Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

При всей своей добросовестности и стремлении пространно описать какой-либо эпизод из описываемых событий, Мельгунов все же остается самим собой. Как и Ольденбург, Якобий, Спиридович, Солоневич и др. Другими словами, при описывании событий применяется тот или другой критерий, которым пользуется исследователь. Мельгунов, конечно, был "февралистом", точно так же, как все остальные, мной упомянутые, убежденными монархистами. В предлагаемой мной исследовательской работе я тоже пользуюсь критерием нравственного начала (о чем я уже говорил несколько раз), а это нравственное начало коренным образом связано с религиозной основой, в то время как такие понятия, как республика, демократия, социализм, коммунизм не только не связаны с религией, но, наоборот, враждебны ей, а коммунизм и социализм являются понятиями, которые по своей атеистической сущности отрицают возможность существования религиозного мировоззрения, считая это "дурманом", "опиумом" и прочими вымыслами, обычными для большевицкого лексикона. Так что ссылка на Мельгунова, как на единственный источник, в моем понятии, не убедительна и одностороння.

Вот что пишет о приезде в Псков флигель-адъютант Мордвинов:

"Будучи дежурным флигель-адъютантом, я стоял у открытой двери площадки вагона и смотрел на приближающуюся платформу. Она была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было.

Где -то посредине платформы находился, вероятно, дежурный помощник начальника станции, а на отдаленном конце виднелся силуэт караульного солдата.

Поезд остановился. Прошло несколько минут. На платформу вышел какой-то офицер, посмотрел на наш поезд и скрылся. Еще прошло несколько минут, и я увидел, наконец, генерала Рузского, переходящего рельсы и направляющегося в нашу сторону. Рузский шел медленно, как бы нехотя, и, как нам всем невольно показалось, будто нарочно не спеша. Голова его, видимо, в раздумье, была низко опущена. За ним, немного отступя, шли генерал Данилов и еще два-три офицера из его штаба. Сейчас же было доложено, и Государь его принял, а в наш вагон вошли генерал Данилов с другими генералами, расспрашивая об обстоятельствах нашего прибытия в Псков и о дальнейших наших намерениях.

"Вам все-таки вряд ли удастся скоро проехать в Царское, — сказал Данилов, — вероятно придется здесь выжидать или вернуться в Ставку. По дороге неспокойно и только что получилось известие, что в Луге вспыхнули безпорядки и город во власти бунтующих солдат".

Об отъезде Родзянко в Псков в штабе ничего не было известно; он оставался еще в Петрограде (не пустили "хозяева" — В.К.), но были получены от него телеграммы, что в городе началось избиение офицеров (по науськиванию "хозяев" Родзянко — В.К.) и возникло, якобы, страшное возбуждение против Государя и, что весь Петроград находится во власти взбунтовавшихся запасных. (Тут-то и надо было послать войска усмирять бунтовщиков и уничтожить творцов приказа № 1 — В.К.). Генерал Данилов был мрачен и, как всегда, очень неразговорчив. (Данилов еще задолго до революции был против Государя — В.К.).

Рузский недолго оставался у Государя и вскоре пришел к нам, кажется в купе Долгорукова, и, как сейчас помню, в раздраженном утомлении откинулся на спинку дивана.

Граф Фредерикс и мы столпились около него, желая узнать, что происходит по его сведениям в Петрограде и какое его мнение о всем происходящем.

"Теперь уже трудно что-нибудь сделать, — с раздраженной досадой говорил Рузский, — давно настаивали на реформах, которых вся страна требовала... не слушались... голос хлыста Распутина имел больший вес... вот и дошли до Протопопова, до неизвестного премьера Голицына... до всего того, что сейчас... посылать войска в Петроград уже поздно (почему? телеграмма Алексеева повлияла? — В.К.), выйдет лишнее кровопролитие (большее будет из-за попустительства Алексеева и "брата" Рузского — В.К.) и лишнее раздражение... надо их вернуть" (Измена Рузского под влиянием Алексеева и Родзянко — В.К.).

"Меня удивляет, при чем тут Распутин? — спокойно возразил граф Фредерикс. — Какое он мог иметь влияние на дела? Я, например, даже совершенно его не знал".

"О вас, граф, никто не говорит, вы были в стороне", — вставил Рузский.

"Что же по-вашему теперь делать?" — спросили несколько голосов.

"Что делать? — переспросил Рузский. — Теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя".^{362}

Я нарочно привел дословно текст очевидца и прибытия в Псков, и разговора Данилова и Рузского со Свитой Государя. Помимо Мордвинова, о том же, почти в тех же выражениях говорит и присутствовавший там же "клеветник и рамолик" Дубенский, и "представитель темных сил реакции" Воейков.