Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

«Наивно было, например, верить заявлениям генерала Брусилова, что он с молодых лет "социалист и республиканец". (При получении генерал — адъютантских аксельбантов Брусилов поцеловал руку Государю — В.К.).

Русское кадровое офицерство в большинстве разделяло монархические убеждения и в массе своей было во всяком случае лояльно».

А на странице 151 того же труда Деникин говорит уже совсем другое:

"Да, революцию отменить нельзя было. Я скажу более: то многочисленное русское офицерство, с которым я был единомышленен, и не хотело отнюдь отмены революции".^{456}

Да, несомненно одно — Деникин был республиканцем со всеми вытекающими отсюда последствиями. К нему, конечно, примыкал по своим убеждениям и генерал Л. Корнилов.

А вот что пишет Деникин о том, как был увален первый революционный Главковерх Алексеев:

"В ночь на 22 мая получена была телеграмма об увольнении генерала Алексеева от должности с назначением в распоряжение Временного Правительства и о замене его генералом Брусиловым. Уснувшего Верховного разбудил генерал-квартирмейстер Юзефович и вручил ему телеграмму. Старый вождь был потрясен до глубины души, и из глаз его потекли слезы. Генерал Алексеев потом в разговоре со мной обронил такую фразу:

— Пошляки! Рассчитали, как прислугу.

Со сцены временно сошел крупный государственный и военный деятель, в числе добродетелей или недостатков которого была безупречная лояльность в отношении Временного Правительства".^{457}

Деникин, наверно, и не подозревает, какой обвинительный приговор выносит он Алексееву, этому "крупному государственному и военному деятелю". Безупречная лояльность Временному Правительству означала полное содействие тому развалу, который учинило это "правительство" по приказу настоящего правительства, находившегося в Совдепе. Этот развал касался прежде всего армии. Наша доблестная Русская Армия, в течение веков бывшая гордостью Российской Империи, после переворота в феврале и выпуска приказа № 1 превратилась в полчища разнузданной, озверевшей, охамевшей солдатни, в трусливое стадо, показавшее себя в июне 1917 года как людей без всякой чести, мужества и дисциплины.

И среди этой подлинной сволочи (употребляю это слово в его филологическом значении) — несчастные мученики офицеры, которых эта мерзкая солдатня преследовала, над которыми издевалась, часто била и убивала. Как же можно было быть лояльным к такому правительству? Уже Гучков при помощи Поливанова и "младотурок" обезглавил армию, удалив наиболее приличных и верных своему долгу генералов. Когда же военным министром стал Керенский, армия как таковая перестала существовать. Ведь тот же Деникин писал:

«Еще более искренним был Иосиф Гольденберг, член Совета рабочих и солдатских депутатов и редактор "Новой Жизни". Он говорил французскому писателю Claude Anet (фр.  — Клод Ане — ред.):

"Приказ № 1 — не ошибка, а необходимость. Его редактировал не Соколов; он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы "сделали революцию", мы поняли, что, если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство».^{458}

Если Гольденбергам нужно было развалить русскую армию, то этому удивляться нечего, но генералам, и в особенности Алексееву, приходится не удивляться, а поражаться той слепоте, которая их обуяла еще до революции, когда они не понимали, что поддакивая всякой рвани из Думы, из всяких "Земгоров" и комитетов, идя на измену, соглашаясь на заговоры, они совершали преступление перед Родиной, они на долгие десятки лет обрекали Родину на безпросветное рабство, они отдавали Родину интернационалу на полный произвол. Алексеев называл царское правительство "сумасшедшими куклами". Какими куклами были Гучков и Керенский? Он не смог и слова сказать против них.