Анатомия книжной реальности

38. Под вероятным мы понимаем то, что может быть. Так вот и правдоподобие, и неправдоподобие равно находятся в границах вероятного. Правдоподобное — достаточно вероятно, неправдоподобное — маловероятно. Невероятное же… труднее всего определиться как раз со статусом невероятных суждений в рассказе о реальности. Возьмем два суждения: «Я забил пять голов» и «Я полетел». Первое суждение неправдоподобно, то есть это возможно, но маловероятно. А вот как быть с суждением «Я полетел» (в смысле «я оттолкнулся ногами от земли и полетел» — без помощи всяких там технических приспособлений)? Можно ли назвать его неправдоподобным? Вряд ли — потому как неправдоподобие все равно отталкивается от подобия правды, здесь же нет ничего похожего на правду. Значит, это суждение ложно? Вроде бы да, но и тут мы сталкиваемся с проблемой. Возьмем третье суждение: «У меня в сумке лежит книга». Это суждение или истинно или ложно, в зависимости от того, лежит в сумке книга или нет. Ложь в суждениях о реальности, как уже отмечалось, всегда пытается выдать себя за правду, и по форме суждения нам никогда не понять — истинно суждение или ложно — мы должны сначала суждение проверить. Суждение же «Я полетел» ложно уже по своей форме, оно, так сказать, автоматически ложно. Но именно поэтому такого рода «автоматически ложные» или невероятные суждения выпадают из контекста реальности и сразу же относятся к сфере выдумки. Про человека, который говорит, что «он полетел» не скажут, что он врет, но сразу же скажут, что он выдумывает. И, если он говорит всерьез, то это будет поводом не уличить его во лжи, но задуматься о его психическом здоровье. Отсюда же все сказки и называют ложью, но сказки — не ложь, именно потому, что они не пытаются выдать себя за правду. Тот, кто называет сказки ложью, просто не понимает различия между невероятными и ложными суждениями.

39. Еще стоит отметить, что ложь пытается выдать себя за правду и в художественном рассказе, хотя, в отличие от реальности, здесь она выставлена напоказ. Неубедительный художественный рассказ выставляет свое «плохо» (ложно) на всеобщее обозрение, хотя и он, конечно, тоже пытается выдать себя за нечто убедительное, но рассказчик в таком случае словно бы говорит, что у него в книге лежит сумка, раскрыв при этом сумку, в которой никакой книги нет. И однако, очень многие все равно принимают ложь за правду и называют неубедительные рассказы убедительными; тут уж ничего не поделаешь. Можно сказать — о вкусах не спорят, но скорее не стоит спорить о том, что у многих никакого вкуса нет (и, конечно, ни у кого нет безупречного вкуса).

40. Итак, мы установили, что невероятные суждения (то есть суждения, ложные уже по своей форме) непригодны к тому, чтобы использовать их в рассказе о реальности — они не могут оцениваться ни как неправдоподобные, ни как ложные — они сразу же выводят нас за границы реальности… но опять-таки не за границы реальности книжной. Невероятные суждения, как нам уже должно быть понятно, становятся основой для сказочной фактичности. Невероятно, но факт. Если кто-то полетел в реальности, то как бы ему не приземлиться в психушке, а если кто-то полетел в сказке, то это самое нормальное дело [7]. Однако, как и в случае с неправдоподобной фактичностью, здесь можно задаться вопросом — как возможна невероятная фактичность? И тут этот вопрос даже еще более уместен — как может быть фактом то, чего быть никак не может? Но на этот вопрос будет точно таким же, как и в случае с неправдоподобной фактичностью. В книжной реальности невероятные суждения играют примерно ту же роль по отношению к вероятному, которую неправдоподобные суждения играют по отношению к правдоподобным (в границах вероятного). Они не похожи на правду, но это не мешает им составлять основу фактичности — в силу доверия к словам писателя. Но если что-то неправдоподобное может считаться чем-то реально происходящим (в книге), то почему бы не происходить и невероятным вещам?