Анатомия книжной реальности

43. Будем считать, что мы определились с типами фактичности сказок и фантастических произведений. А вот что теперь стало с убедительностью? В чем убедительность сказки (вообще всяких неправдоподобных историй)? Очевидно, что не в правдоподобии — нечто неправдоподобное не может стать убедительным, утратив свою сущность. Но и не в Истинности же? Это не такой простой вопрос — Истинность или Правда жизни (удерживаем в уме сделанные понятийные уточнения) всегда убедительна, и для сказок это в целом верно точно так же, как и для реалистической литературы, но изначально само неправдоподобное невероятие сказки делает акцент на чем-то другом, убеждает чем-то другим. И здесь я тоже не буду делать даже намека на попытку придумать что-то новое. Возможно, будет проще понять, чем именно убеждают нас сказки, если мы подумаем о том, чем нас так пленяют различные приключенческие истории, которые и являются реалистическими сказками. А я уже и произнес слово, которое чрезвычайно важно — они нас пленяют. Можно привести целый ряд подобных слов — пленять, очаровывать, поражать, в общем, увлекать. Итак, к избитой всеми писателями Правде жизни, убеждающей в реалистической литературе, прибавим не менее избитую увлекательность, должную убеждать в литературе, удаляющейся от реализма. В отношении же сказок я полагаю более уместным другое слово — удивительность, в силу того что чудеса удивительны по самой своей чудесной природе. Поэтому, я предлагаю читателю удерживать в уме весь возможный ряд эпитетов, (пленять, очаровывать и т. д.) — но в качестве объединяющего слова в отношении убедительности сказок я все же остановлюсь на слове «удивительность». Впрочем, не стоит особенно настаивать, чтобы слово было именно таким, а не другим; в конце концов, мы ведь здесь не для того, чтобы играть в слова, а суть я думаю, ясна. Итак, убедительность сказки синонимична ее удивительности.

44. Вообще-то еще ранее следовало отметить, что и убедительность слов о реальности подпитывается не из одного, а из двух источников — во-первых, слова могут быть правдоподобны, а во-вторых, это могут быть просто какие-то удивительные слова. Рассказчик может сплести блистательную историю, прямо такую, что — ах!, и все слушатели будут у его ног, но в истории этой, тем не менее, не будет ни слова правды. Рассказчик может рассказать чистую правду, но никто его и слушать не захочет. Он может и не быть футболистом, но так рассказать о том, как он забил вчера пять голов, что мы просто не сможем ему не поверить. Напротив, он может быть футболистом, и рассказать о случившемся вчера чуде так плохо, что мы заснем во время его рассказа. Да и кто сказал, что хороший футболист будет и хорошим рассказчиком? Это почти невероятно, хотя и случается.

45. Вместе с тем, не совсем понятно, почему в одном случае — при переходе из реальности к реалистическому художественному тексту — у нас произошла замена критерия убедительности (правдоподобие сменяется правдой), а в случае сказок — увлекательность как была источником убедительности в рассказе о реальности, так осталась этим источником и теперь. Дело тут, вероятно, в том, что гарантом правдоподобия в рассказе о реальности во многом все еще является сам рассказчик, а не его слова. Например, мы будем склонны поверить рассказу о пяти забитых мячах, если рассказчиком будет Марадона — ведь мы подразумеваем, что он вполне мог это сделать; соответственно, уровень нашего доверия резко упадет, если рассказчиком будет, скажем, защитник, а не нападающий, либо такой нападающий, который не отличается особенной результативностью. При этом мы можем допустить абсолютную идентичность рассказов разных рассказчиков — но уровень доверия к их словам будет разным. Но вспомним, что при переходе в пространство художественного реалистического текста рассказчик становится априорным источником доверия. Соответственно, убедить нас теперь должны слова рассказчика, а не его личность, соответственно и правдоподобие не может быть более критерием убедительности, как нечто, связанное с личностью рассказчика. Но в случае с увлекательностью (удивительностью) нас ведь изначально и убеждали именно слова рассказчика, а не его личность. Чтобы сделать рассказ убедительным — для этого надо просто хорошо его рассказать, то есть убедительность рассказа может зависеть почти непосредственно лишь от искусства рассказчика. Рассказ может быть убедителен просто потому, что рассказчик большой мастер рассказывать.