Анатомия книжной реальности

7. Далее, однако, всякий рассказ можно оценивать и по другому основанию (помимо фактического) — рассказ может быть либо убедительным, либо неубедительным. Рассказ убедителен, когда ему доверяют; неубедителен, когда его встречают с недоверием. Убедительность рассказа о реальности совпадает с его правдоподобием — мы доверяем рассказу, говоря про себя: «Да, это похоже на правду»; не доверяем, говоря: «Нет, на правду это совсем не похоже». При этом очевидно, что как истинный рассказ может быть либо убедительным (правдоподобным), либо неубедительным (неправдоподобным), так и ложный. В самом деле, представим себе, что с нами произошло нечто из ряда вон, и мы спешим поделиться этой новостью. Очевидно, что наш рассказ вполне может быть встречен с недоверием, потому как рассказ о чем-то неправдоподобном не может не сотрясать наши представления о том, что вообще-то может произойти. Вот, кто-то, допустим, забил-таки те самые пять голов и его рассказ об этом знаменательном событии правдив как сама правда, но верят ему почему-то не больше, чем скептики — в Истину, атеисты — в Бога, а Лев Толстой — в историческую роль Наполеона. Чтобы убедить недоверчивого слушателя, ему придется подтвердить свои слова (найти очевидца, который их подтвердит), но это уже опытная проверка, следовательно, мы снова скатываемся на фактический уровень оценки. Но здесь-то убедительность означает способность убедить просто посредством самого рассказа, и мы видим, что Правда не может быть гарантом такой убедительности. Ну а то, что многие и по многим поводам врут и не краснеют, и что при этом не так-то просто поймать их на лжи — подразумевается. Да и никому никого особенно и не хочется ловить на лжи — как раз кроме тех, кто говорит правду — этим мы «врать» свою правду ни за что не позволим.

8. Оценка эта (правдоподобие-неправдоподобие) является формальной, поскольку оцениваем мы именно форму рассказа, то, как рассказ рассказывается, не зная того, как все происходило на самом деле. Итак, в случае рассказа о реальности мы имеем два уровня оценки — фактический или сущностный уровень (здесь рассказ либо истинен либо ложен) и уровень убедительности или формальный уровень — здесь рассказ либо правдоподобен, либо нет. Можно сказать, что только на втором уровне рассказ собственно и оценивается, потому как на первом уровне попросту констатируются факты, то есть оценка «Истина» в рассказе о реальности носит однозначный характер, тогда как настоящие оценки неоднозначны — можно констатировать факты, но нельзя констатировать убедительность рассказа [1]

III. По ту сторону реальности

9. А теперь нам надлежит собраться с духом, подойти к зеркалу и сделать шаг «по ту сторону». Там, в литературном Зазеркалье, все похоже, но все не так. Художественный рассказ похож на рассказ о реальности, но все же он не таков, совсем не таков… или не совсем не таков? Вот давайте и посмотрим. Книга открыта, шаг сделан, мосты сожжены.

10. Первейшая проблема, с которой мы сталкиваемся, оказавшись на первой же странице любой художественной книги — это проблема достоверности. Вся литература есть вымысел — так часто говорят и, вроде бы, в этих словах даже есть несомненный смысл, ведь в точности так, как это описано в книгах, ничто на самом деле не происходило. Отсюда же всю литературу традиционно относят ко лжи, и, таким образом, проблема достоверности сразу же решается в том смысле, что никакой достоверности в литературе нет и быть не может. Но как же тогда быть с Правдой жизни, к выражению которой так страстно стремятся (или уверяют, что стремятся) многие писатели? И как же быть с различием между реалистической литературой и сказками? Разве реалистическая литература не достовернее сказочной? Но как она может быть достовернее, если она изначально недостоверна просто как литература? Да, либо тут что-то не так, либо требуются существенные уточнения.

11. Возьмем в руки какой-нибудь строго-реалистический роман и прочтем самое его начало. Пусть это будет «Анна Каренина» и пусть это будет столь известный всем отрывок: