Анатомия книжной реальности

«Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел еще вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета».

(Л. Н. Толстой. «Анна Каренина». Ч.1. I.).

Во-первых, мы должны сразу же и с негодованием отмести мысль о выдуманности этой ситуации. Что ж тут выдуманного? Что муж может изменить жене? Нет, это не выдумка. Что жена, узнав об измене, объявляет мужу, что не может больше жить с ним в одном доме? Ничего в этом странного нет, вполне понятная реакция. Может быть, домочадцы должны были отреагировать как-то по-другому? Нет, их реакция тоже вполне естественна. Но где же тогда запрятался вымысел? Очевидно в «доме Облонских», потому как Облонские — вымышленные персонажи. Вымышлены и жена, и муж, и дети, и кухарка с кучером. Все выдумано, и при этом все правдиво. Как преодолеть этот диссонанс?

10. А вот как: важнейшим отличием художественного рассказа от рассказа о реальности является то, что фактичность художественного рассказа целиком и полностью задается самим рассказчиком. Значимость этого тезиса трудно переоценить, но и значение этого тезиса тоже еще нужно понять. Именно здесь мы сталкиваемся с преломлением критерия истинности при переходе в пространство художественного текста. Истинность рассказа о реальности определяется через непосредственное обращение к фактам. Рассказ о забитых пяти голах истинен, если пять голов действительно были забиты. Но представим себе, что мы читаем о пяти забитых голах в художественном рассказе. С чем мы должны сверять слова рассказчика? Нам не с чем их сверять, кроме самих слов. Именно слова рассказчика (в области художественного) всегда и задают фактическую ткань повествования. В пространстве художественного рассказа нет разницы между тем, что рассказывается и тем, что происходит, что и неудивительно, ведь все, что бы ни происходило в рассказе — рассказывается. И если рассказчик говорит, что забито пять голов, значит, забито пять голов — просто потому, что он так сказал.

11. Представим себе, что рассказчик описывает какой-то вечер, на котором он побывал. Он говорит: «На вечере было более ста человек». Правда это или нет? Или правда, или нет, в зависимости от того, сколько действительно было гостей на вечере. Теперь представим себе писателя, который говорит (пишет): «На вечере было более ста человек». Это не может быть ложью, ведь писатель и задает фактичность всего происходящего. Раз он говорит — «более ста», значит — более ста, и точка. Для наглядной иллюстрации обращусь к… впрочем, оставим «Анну Каренину» в покое, возьмемся за «Войну и мир»: