Анатомия любви

– Мисс Синнетт, – произнес доктор Бичем, вытирая кровь с перчаток, – добро пожаловать. Признаюсь, что искренне рад вашему присутствию на моей операции этим утром. Я часто замечаю, что моя рука тверже, когда я работаю перед аудиторией. Так скучно творить в пустом зале, все равно что писать музыку в стол. А вы еще и одна из тех, кто, по моему мнению, способен оценить всю значимость того, чем я здесь занимаюсь. Остальные, – он махнул рукой на барона, чей глаз теперь был обложен ватой, – вполне довольны, просто получая то, что хотят. Они вносят свою плату, и дело сделано. Никакого любопытства. Никакого интереса к науке, помимо удовлетворения их собственных жалких нужд. Даже трагично в некотором роде, насколько пустой жизнью они живут. Насколько равнодушны они к миру вне пределов их собственного тела. Но вы! Вы, Хейзел Синнетт, вы понимаете. Экзамен был нынче утром, не так ли? Полагаю, это означает, что вы проиграли наше маленькое пари. Но это не имеет значения, вовсе не имеет. Мне намного радостнее видеть вас здесь.

Вы понимаете, какое это на самом деле чудо – взять живую часть тела у одного человека и переместить ее другому, вернуть дар зрения с помощью, скажем так, другого дара от нашего щедрого дарителя. Мне потребовались годы, чтобы научиться работать с глазами. Пальцы – легко. Раз-два, и готово. Затем целая конечность, и с тех пор непрерывное развитие. Теперь разве что сердце мне не дается. Все еще тренируюсь его перемещать. Но не теряю оптимизма. Сердце станет моей следующей ступенью.

Хейзел забилась, пытаясь вырваться из похожей на тиски хватки мужчины в цилиндре. Все скопившиеся у нее вопросы рванулись вверх, но с губ сорвался только один:

– Что вы творите?

Бичем прекратил вытирать перчатки.

– Что я творю? Милая моя, но разве это не очевидно?

Хейзел вырвала свой локоть из захвата мужчины в цилиндре, и Бичем поднял руку, давая понять своему приспешнику, чтобы держался в стороне.

– Вы… вы же похищаете людей. Вы крадете бедняков и проводите на них операции. Используете ваш эфириум, чтобы отнимать у них разные части. Конечности, органы, глаза.

– «Отнимаете» – слишком грубое слово, – возразил Бичем, слегка поморщившись. – Вы живете очень обособленно, мисс Синнетт, и я сомневаюсь, что вы имеете хоть малейшее представление о том, какие чудовищные вещи происходят в Старом городе среди по-настоящему нищих и обездоленных. Эти люди воры и преступники. Они теряют части тела, а зачастую – и жизнь, самым бессмысленным и жестоким образом каждый божий день. Этот воришка мог бы умереть от голода, чахотки или побоев и еще по сотне разных причин. Нож в пьяной драке мог бы лишить его глаза, к примеру, завтра, и никому не было бы ни малейшего дела. Я просто привношу порядок в этот хаос. Я придаю смысл их существованию.

– Вы – убийца, – выплюнула Хейзел.

– Возможно, – легко согласился доктор Бичем. – Но я также и дарю жизнь. Я спасаю жизни, используя тела тех, кого я убил. А вот бедность – убийца без оправданий, мисс Синнетт. Не я виновен в появлении бедняков, теснящихся по двадцать душ в комнате, в полной нищете, работающих по двадцать часов в день всего лишь за кусочек мяса. Разве это жизнь, если уж на то пошло?

Хейзел смотрела на светловолосого мальчика, у которого из раны на месте глаза рекой текла кровь. Она успела пропитать его волосы, но грудь все еще едва заметно поднималась и опускалась.

– Он же может умереть! Этот мальчик умирает, а вы готовы убить его из-за того, что барон захотел новый глаз.

Доктор Бичем тихо хмыкнул.

– Да, полагаю, в этом случае дело в тщеславии, не так ли? Богатым нужно все самое лучшее. Все началось с новых зубов – многие, если не все, хирурги могут поставить фальшивый зуб из чужого рта. Но только я способен на большее. А ведь практически все хотят большего. И они готовы платить. Но не все операции, которые я делаю, служат тщеславию, моя дорогая. Только в этом году я переместил – дайте-ка посчитаю – две печени, матку и легкое. И все это, чтобы продлить жизнь людей, занимающихся искусством, литературой, музыкой и наукой. Они были взяты у тех, кто обречен влачить жалкое, полное лишений существование. А теперь скажите мне, разве это плохо?

Хейзел не могла оторвать взгляд от истекающего кровью на столе мальчика, который дышал все реже.

– Пожалуйста! – закричала она. – Пожалуйста, он умирает!

Тень разочарования скользнула по лицу доктора Бичема, но он тут же скрыл ее под маской любезности. Щелкнул языком.