Анатомия любви

— Но ведь она к вам не придет, разве вы не поняли?

— А не надо. Я сейчас вернусь и попробую заново, без вас. Не обижайтесь, Аделина Эдуардовна, но…

— Да я все понимаю, — отмахнулась я, открывая машину. — Хорошо, возвращайтесь, а я назад, в клинику.

— Я вечером вам позвоню.

— Лучше приезжайте, по телефону не хотелось бы.

Иващенко коротко кивнул и пошел назад к подъезду, а я села за руль.

В клинике все шло своим чередом, и это меня очень порадовало — паника всегда деструктивна. Операции шли по графику, персонал вел себя так, словно ничего не произошло.

По дороге в административный корпус мне попался Семен Кайзельгауз, и я вспомнила, что сегодня у него была вторая операция.

— Семен Борисович, — окликнула я, и он обернулся. — Ну как сегодня прошло?

— Вроде все в порядке. Только, знаете… мне кажется, что в клинике мало уделяют внимания послеоперационной реабилитации.

— В каком смысле? — удивилась я.

— Понимаете, Аделина Эдуардовна, вот, например, моя область. Я провожу операцию, меняю размер и форму груди — а что потом? Ну как потом клиентка приспосабливается к своему внешнему виду? Ведь он изменился, а значит, и она изменилась, правда?

— Семен Борисович, этот вопрос полностью в компетенции психолога. А вы вообще или конкретно о какой-то клиентке?

— Конкретно о сегодняшней. Понимаете, там очень запущенный психологический кризис. Она не принимает себя с подросткового возраста, заедает это, и в результате выглядит совершенно не так, как могла бы. И я уверен, что даже сегодняшняя коррекция не заставит ее пересмотреть свое поведение, — как-то удрученно произнес Кайзельгауз.

— Так поговорите об этом с ней.

— А я поговорил. И она вроде как согласна, но без поддержки, я уверен, сама ничего не предпримет. Человек привык жить так — и ему сложно будет изменить привычное течение жизни.

Я посмотрела на возвышавшегося надо мной Кайзельгауза с интересом:

— А вы, Семен Борисович, открылись мне с иной стороны.

— Можно честно? — вдруг спросил он, и я кивнула:

— Конечно.

— Я просто не хочу быть таким, как мой отец. Понимаю, звучит не очень красиво — о родителях надо говорить только хорошо. Но я не об отце, я о профессоре. Так вот, я понял, что не хочу быть таким, как он. Не хочу узнавать больного только по шву, не хочу видеть перед собой на столе только материал для операции.

— Вам понадобилось для этого уйти из отцовской клиники?

— Нет. Мне для этого понадобилось… — и тут он вдруг замолчал, покраснел и заторопился: — В общем, это неважно. Спасибо, что выслушали, Аделина Эдуардовна, мне пора… еще протокол писать, да и к клиенткам надо зайти перед уходом.

— Да, конечно, — я стояла в переходе до тех пор, пока широкоплечая высокая фигура Кайзельгауза не скрылась за поворотом.

Определенно, я не ошиблась, взяв его на испытательный срок, и, скорее всего, он его пройдет, тут сомнений быть не может. Хирург, не забывающий о пациенте в тот момент, когда его сняли со стола, подходил для работы в моей клинике идеально.

Но что он хотел сказать фразой «для этого мне понадобилось»? Явно что-то важное для него. Тогда почему передумал в последний момент? Опять какие-то тайны — ну сколько можно? Если еще и с Кайзельгаузом окажется связано что-то, не дай бог, криминальное, то я вообще не знаю… Неужели я настолько плохо разбираюсь в людях, что беру на работу кого угодно, лишь бы он умел виртуозно владеть скальпелем? И неужели прав Матвей, говоря, что меня совершенно не интересуют человеческие качества и жизнь моих врачей вне клиники? Что я сужу только по профессиональным качествам?

Выходит, я превращаюсь в мою мать… Она никогда не помнила, как зовут ее операционных сестер, но зато могла сказать, как именно они подают инструменты. Она не помнила имен и фамилий своих пациентов, но могла по виду наложенного ею шва назвать диагноз и методику операции. Похоже, я начала идти по этому пути и мне срочно нужно с него уходить, чтобы не стать такой, как мама. Я очень ее любила, но быть такой, как она, не хотела. Не хотела превратиться в безупречный механизм, проводящий блестящие операции.

Семен

Случайный разговор в переходе с Драгун всколыхнул в Семене неприятные воспоминания. Это было как раз то, что он так мучительно глушил в себе алкоголем. Семен запрещал себе думать, старался блокировать воспоминания, но иногда, вот как сегодня, они вырывались из-под контроля и начинали мучить его, как раньше.

С трудом заставив себя сосредоточиться на протоколе операции, Семен пытался отключиться от мыслей об отце. Он еще раз сходил к послеоперационным клиенткам, осмотрел обеих, поговорил и немного успокоился. Зашел на всякий случай и к клиентке, назначенной на операцию через два дня, убедился, что женщина находится в прекрасном настроении и в предвкушении от предстоящих изменений, и настроение его немного улучшилось.

Домой возвращаться не хотелось, и Семен решил проехаться в сторону озера, искупаться и немного побыть у воды, которая всегда его успокаивала.