Анатомия Меланхолии

Suspitione si quis errabit sua,
Et rapiet ad se, quod erit commune omnium,
Stulte nudabit animi conscientiam{707}

.

[Если кто-то примет на свой счет

Сказанное в общем смысле,
Тем больший он глупец, ибо все тогда узрят
Его нечистую совесть.]

Я не отрицаю, что сказанное мной слегка отдает Демокритом; quamvis ridentem dicere verum quid vetat?[804] но разве нельзя говорить шутя и при этом говорить правду? Согласен, что в этом есть некоторая язвительность; но, как было некогда сказано: acriora orexim excitant embammata, острая приправа лишь подстегивает аппетит, nec cibus ipse juvat morsu fraudatus aceti[805] [пища и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким]. Так что возражай и выискивай недостатки сколько тебе вздумается, а мне щитом от всех нападок послужит Демокрит; он послужит врачующим лекарством[806]; наноси удары когда и куда тебе угодно — Democritus dixit, сказано Демокритом, а посему в ответе Демокрит. Все вышеизложенное было написано беспечным малым в беспечные времена вроде наших Сатурналий или Дионисий, когда, как было сказано им, nullum libertati periculum est [свободе ничто не угрожает{708}], и слуги в Древнем Риме пользовались свободой говорить и поступать, как им заблагорассудится. Я написал и напечатал это, когда наши соотечественники совершали жертвоприношения своей богине Вакуне[807] и пьянствовали вокруг посвященных ей костров. ????? ?????? [Это сказал никто], это neminis nihil [ничто, сказанное никем]. Время, место, люди и все обстоятельства свидетельствуют в мою пользу, почему же я в таком случае не могу быть таким же беспечным, как и все прочие, и свободно высказывать все, что у меня на уме? Если вы отказываете мне в такой свободе, то я возьму на себя смелость и сам ею воспользуюсь; повторяю еще раз, я сам ею воспользуюсь.

Si quis est qui dictum in se inclementius
Existimavit esse, sic existimet[808]

.

[А кто суровым отзыв о себе сочтет,

Его пускай считает не обидой,
Но лишь ответом.]

Так вот, если кто-либо вздумает счесть себя оскорбленным, пусть себе ярится, меня это нимало не заботит. Ведь я, читатель, ничем тебе не обязан и не жду от тебя никаких милостей; я независим и никого не боюсь.

Впрочем, нет, беру свои слова обратно; я больше не буду, я встревожен, я страшусь, сознаю свою вину и признаю, что совершил тягчайший проступок.

Motos praestat componere fluctus{709}

.

[А теперь пусть улягутся пенные волны.]

Я слишком далеко зашел и рассуждал безрассудно, опрометчиво, необдуманно, нелепо и, в сущности, исследовал свою собственную глупость. А теперь я, как мне кажется, пробудился от сна, как будто я перенес приступ неистовства, странный приступ, то возносился, то падал, то замыкался в себе, то выходил из себя, подвергал оскорблениям людей самого разного рода, с некоторыми скверно обошелся, а других обидел и нанес вред самому себе; теперь же, опомнившись и осознав свое заблуждение, я кричу вместе с Роландом[809]: Solvite me? простите меня, O boni, [дорогие друзья], за все содеянное в прошлом, я непременно в дальнейшем исправлюсь; обещаю вам, что мои рассуждения в последующем трактате будут более здравыми.

Если вследствие слабохарактерности, безрассудства, пристрастия, досады[810] или по неведению я сказал что-нибудь некстати, забудьте это и простите. Я признаю справедливость слов Тацита[811]: Asperae facetiae, ubi nimis ex vero traxere, acrem sui memoriam relinquunt, после горькой шутки остается жало, или, как заметил другой достойный человек: «Они страшатся остроумия сатирика, а он — их памяти»[812]. Я могу заслуженно опасаться наихудшего, и хотя, смею надеяться, никому не повредил, но все же буду страстно молить словами Медеи: