Она укутала плечи шалью и тихо спустилась вниз. Открыла засов и замок на садовой двери и вышла на улицу. Она ждала на дорожке, прислушиваясь, чувствуя, как вечерняя прохлада льнет к щекам. Ее дыхание было учащенным.
Элинор пошла по мощеной дорожке. Вход во двор располагался немного не доходя до калитки на Иерусалим-лейн; с севера его ограждала крошащаяся, лишенная окон стена Ярмут-холла. Женщина услышала, как потрескивает пламя, пожирая топливо.
Огонь горел ярче, чем она ожидала, поразительно контрастируя с темнотой. Холдсворт стоял у жаровни. Должно быть, он услышал шаги, поскольку смотрел в ее сторону. Пламя изменило его лицо, сделав пылким и подвижным, превратив мужчину в сатанинского незнакомца. Внезапно она до смерти перепугалась.
«Что я делаю?»
Страх испарился так же быстро, как возник, когда Джон шагнул вперед и увидел ее.
– Я не знал, кто это, мадам, – тихо произнес он. – На мгновение я испугался, что меня обнаружили.
Элинор встала рядом с жаровней, протянув озябшие руки к огню. Обрывки бумаги ярко вспыхивали и почти сразу же съеживались в серые призраки самих себя. Холдсворт потыкал костер палкой, и призраки рассыпались в прах. Он бросил еще пригоршню листов на угли.
– Что доктор Карбери? – спросил он.
– Крепко спит.
– Его здоровье улучшилось?
– Между нами говоря, нет. Боюсь, доктор Милтон не питает надежд на этот счет.
– Весьма прискорбно. Я надеюсь, мой дневной визит не…
– Нет, не стоит беспокоиться. Никакие ваши слова или поступки не способны ухудшить положение.
Джон промолчал. Элинор наблюдала, как он кормит пламя. Груда бумаги постепенно таяла.
– Я кое-что должна вам рассказать о привидении, – сказала она. – Но сперва… все прошло хорошо?
– Проще некуда. Мистер Уичкот отправился ужинать к миссис Фиар. Никто меня не видел. Я нашел саквояж там, где сказал мальчик, и ушел, завернув его в плащ. Да, пока не забыл, вот, возьмите. – Он достал связку ключей и протянул ей. – Вас не затруднит вернуть их на место?
Она покачала головой:
– Что вы нашли?
– Книгу, нечто вроде клубного реестра, в котором указаны настоящие имена членов клуба в соответствии с их апостольскими noms de guerre[39]. И еще две или три книги, дневники или протоколы, полагаю, в которых записаны деяния клуба и его членов. В минувшие годы каждый президент, каждый Иисус Христос, заполнял как протоколы, так и реестр. Одно не имеет ценности без другого. Но в совокупности они дают вполне четкую картину, кто что делал и с кем. Также я нашел черновики писем, которые мистер Уичкот намеревался послать ряду бывших членов клуба. Письма сформулированы очень осторожно, но их смысл совершенно ясен: он просит о дружеских услугах и, быть может, небольших ссудах, а в ответ обещает, что безрассудные поступки их юности никогда не смутят их покой.
– Снова призраки, – произнесла Элинор. – Похоже, мы постоянно их производим. Мы фабрики призраков.
– Эти призраки скоро утратят свою власть.
– Вы прочли бумаги, сэр? – Она отошла от жаровни и тем самым встала ближе к нему. – Несомненно, у вас не было времени?
– Я видел достаточно. Зашел в комнаты мистера Олдершоу, дабы убедиться, что взял правильный саквояж, и пролистал его содержимое. Это отвратительно.
Холдсворт уже вырвал страницы из книг, чтобы легче их сжечь. Элинор присела на корточки и взяла пригоршню разрозненных листков. Она услышала, как Джон резко вдохнул, но промолчал и не попытался ее остановить. Элинор приблизила пару-тройку листков к огню. Слова танцевали перед ней в изменчивом оранжевом свете.
– Боже праведный! Мистер Уичкот пишет розингтонскому декану! Он обедал у нас в прошлом семестре, такой приятный мужчина, мы с ним пили чай после обеда. И лорду…
– Прошу вас, бросьте записи в огонь, мадам.
Элинор швырнула бумаги на жаровню и выхватила наугад еще один листок.
– Вам не следует тревожить себя этой грязью, – произнес Холдсворт. – Это неприлично. И даже хуже того.
– Пусть я всего лишь женщина, сэр, но меня не так просто шокировать. – Она не поднимала глаз. – Это всего лишь свидетельство человеческой глупости, и в нем нет ничего из ряда вон выходящего. Женщины тоже глупые создания.
Джон не ответил. Только наклонился и швырнул бумаги в огонь.
– Кто такая эта Риченда? – спросила Элинор.
– По-видимому, у Мортона Фростуика, сотрапезника начальства из Иерусалима, который был президентом клуба лет двадцать или тридцать назад, служила девушка с таким именем. Пожалуйста, оставьте бумаги в покое.
– О боже! – воскликнула Элинор.
Слишком поздно. Она перевернула листок и нашла на обратной стороне набросок: портрет девушки с правильными, приятными чертами лица, которая с кокетливой, манящей улыбкой глядела через плечо на художника. Она накручивала локон на пальчик. Внизу стояло единственное слово: «Риченда».
– Но она… она так похожа…
– Да. – Джон протянул руку за листком. – Вам, должно быть, становится жарко, мадам… позвольте мне бросить это в огонь.