Когда Уичкот очнулся, он снова лежал лицом вниз на чем-то громыхающем и тряском. Его руки и ноги больше не были связаны, а голова не покрыта. Кляп исчез. Его рот пересох, язык казался чужим и распухшим. Ноздри забивал дурной запах, а лицо было мокрым.
Обитые железом колеса громыхали по плитам мостовой. Его стошнило кислым. Филип попытался перевернуться и сесть. Крикнул: «Стой!» – но его рот разучился говорить и вместо слова изверг еще немного жидкой рвоты.
Он услышал голос и грохот других колес. Тележка налетела на бордюрный камень, покачнулась и замерла. В воздухе висели сварливые голоса, все до единого вульгарные и пронзительные, как у ссорящихся сорок.
Уичкот перекатился и сел. К его изумлению, раздался взрыв одобрительных возгласов.
– Дорогу милорду Засранцу на колеснице! – крикнул мужчина.
Возгласы сменились смехом и свистом. Уичкот огляделся по сторонам. Он понял, что сидит в тележке перед главным входом в Иерусалим-колледж. На внешнем дворе толпились слуги колледжа, десятки слуг, мужчины и женщины, в ожидании, когда Мепал откроет ворота. Уичкот схватился за голову. Его парик и шляпа исчезли. Сюртук был порван и испачкан.
О боже! Он сидит в тележке золотаря, в луже экскрементов на виду у всего мира.
Внезапно свист поутих, хотя и не прекратился. Том Говнарь с оглушительным грохотом откинул доску сбоку тележки, выставив Уичкота наподобие урода на Стоурбриджской ярмарке.
– Только поглядите на его штаны! – взвизгнула женщина. – Милорд Засранец обмочился!
Толпа расступилась, пропуская двух крупных мужчин в черном, которые направлялись к тачке.
– Доброе утро, мистер Уичкот, – произнес мужчина постарше, с большим красным лицом и круглым животом, который нес перед собой наподобие здоровенной подушки. – Вот мы и встретились. Боюсь, у меня к вам четыре иска. Если только у вас в кармане не найдется больше двух тысяч фунтов, мне придется просить вас прогуляться обратно к мистеру Персеру.
Уичкот дико огляделся по сторонам, вопреки всему надеясь отыскать дружеское лицо в толпе. Он заметил Малгрейва всего в нескольких ярдах; тот стоял в обществе коренастого, почти квадратного человечка. Оба смотрели на Уичкота. Коренастый что-то прошептал Малгрейву на ухо. Джип улыбнулся и указал на красный рубец у себя на щеке.
«Господи помилуй, – подумал Уичкот, – это же то место, куда я ударил этого скрюченного маленького жулика. И вот как он мне отомстил!»
В нескольких шагах за Малгрейвом, у ворот стоял его собственный мальчишка-слуга и ждал, когда его впустят в колледж.
– Эй, парень! – окликнул Уичкот, внезапно обретя дар речи. – А ну, иди сюда!
Огастес словно не расслышал.
– Сию секунду, я сказал! – крикнул Уичкот. – Быстро!
Малгрейв повернулся и положил руку Огастесу на плечо.
Мепал отпер ворота колледжа и распахнул их. Но никто не вошел. Все наблюдали за Уичкотом. Это была месть слуг, самая жестокая из всех возможных.
– Вы пойдете со мной, сэр, – сказал бейлиф. – Скоро все устроится как нельзя приятнее.
Песок на полу следовало бы поменять. В воздухе висел густой запах застарелого табачного дыма. Оконные стекла были покрыты бледным желтовато-зеленым налетом.
Подошел официант, вытирая руки о грязный фартук:
– Доброе утро, сэр.
– У меня назначена встреча. – Холдсворт оглядел комнату с низкими потолками. В помещении почти никого не было. – Пожалуйста, принесите пока что кофейник и две чашки.
Джон выбрал столик в кабинке с видом на дверь и, коротая время, достал из кармана письмо. Грум в ливрее леди Анны прибыл с посланием, как раз когда Холдсворт покидал колледж. Он покрутил письмо в руках, но ломать печать не стал. Джон знал, что написала ее светлость: теперь, когда ее сын здоров, Холдсворт должен немедленно отвезти его в Лондон.
Почему бы и нет? Фрэнку больше нечего бояться Филипа Уичкота. Записи клуба Святого Духа уничтожены. Благодаря Малгрейву сам злоумышленник оказался в предварительном заключении, и вряд ли миссис Фиар в состоянии заплатить его долги. Если Уичкоту повезет, он сумеет сбежать на континент. Если нет, если с ним случится худшее, его может ожидать только перевод из предварительного заключения в долговую яму, где он состарится и умрет. Уж лучше катить тачку с потрепанными книгами по улицам Лондона, чем это.
В конце концов, какая разница, что случилось с Сильвией Уичкот? Несчастная женщина мертва, и ее не вернуть. Но Фрэнк Олдершоу снова стал прежним. Это уже кое-чего стоит. Жизнь должна продолжаться, так или иначе. Мертвые не должны задерживать живущих.