…and action!

Я вспомнил портрет депутата, висевший на избирательном участке во время последних выборов в местное ЗСО. Лицо угрюмое, словно у боксера-тяжеловеса, взгляд мрачный, губы будто пассатижами сплющены. Смотришь на такого «народного избранника» и думаешь: покажите мне тот народ, который рискнул доверить свою и без того горемычную судьбу эдакому чудовищу? Чудны дела твои, господи…

Что касается его странной гибели на охоте, то ничего странного, по большому счету, в ней не было. Собрались со свитой и друзьями пострелять — как говаривал один из знаменитых рогожкинских персонажей, «вышли на природу, облегчились…». Выпили, наверно, столько же, сколько гоп-компания генерала Иволгина во всех трех сериях эпопеи, а потом принялись палить по кустам из всех орудий. Один из стволов по нелепой случайности был нацелен в то место, где Колыванов банально справлял маленькую нужду. Или большую, черт его знает.

В общем, как жил, так и погиб.

Я задвинул клавиатуру в стол, налил себе еще водочки, с удивлением обнаружив, что за прошедшие полтора часа приголубил почти всю пол-литровую бутылку. Если меня не остановить, к вечеру я снова погружусь в нирвану и, не исключено, пообщаюсь с «Буддой» из местного вытрезвителя. Вот только кто меня остановит?

Я вышел на балкон, закурил, посмотрел вниз. С девятого этажа люди во дворе казались китайскими солдатиками, которых переставляют с места на место шаловливые детские ручонки.

Так все-таки, где же у тебя собака порылась, Колыванов? Что случилось с камерой? Стечение обстоятельств, расположение галактик, вспышка на солнце? Почему ты не смог спокойно умереть, и почему теперь я, здоровый, молодой, энергичный сукин сын вынужден изображать супергероя в этой нелепой фантастической истории с полтергейстом?

А может, и нет ничего?

Я ухмыльнулся. Может быть, действительно ничего такого и в помине нет, а я просто пал жертвой розыгрыша своего депрессивного друга Сергея Косилова и второй день валял дурака? Ведь это очень и очень вероятно! Ну, реалист гребаный, напрягай мозги…

«А Макс Червяков? — словно бандитское перо в бок, вонзилась в голову мысль. — Как ты объяснишь его нелепую и безвременную кончину?».

Я почесал нос.

«А с Максом получилось досадное совпадение! Ну, бывают же такие ужасающие стечения обстоятельств, перед которыми бледнеют самые невероятные сюжетные виражи голливудских сценаристов. Ну, ведь все бывает в этой жизни! Вот представь, что ты со своей маниакальной идеей о бесовской видеокамере заявишься к психиатру — что он тебе ответит? Будет ли он тебе вообще что-то отвечать или сразу вызовет санитаров?».

— Ну, Косилов, — усмехнулся я, — мой маленький, нелепый, заикающийся мальчик…

Я вернулся в комнату, посмотрел на камеру. «Панасоник» мирно дремал в кресле, уткнувшись объективом в спинку. Безобидная и даже полезная в народном хозяйстве японская штучка стоимостью три тысячи долларов. Мечта любителя, будни профессионала…

И вновь у меня появилась мысль просмотреть предыдущие записи, и вновь дурацкий киношный ужас одолевал меня: вдруг я увижу что-то такое, что лишит меня сна и отдыха? Вдруг я подцеплю какую-нибудь заразу?

Кстати, почему я вообще не выброшу эту гадость в мусорный контейнер?! Бесплатно ведь досталась!

Я протянул руку к креслу, замер на секунду и….

…и чуть не подпрыгнул, услышав звон ключей в прихожей.

Светка вернулась.

11

Она молча встала у двери кабинета и грустно посмотрела на меня. И вот тут-то мне дико расхотелось ее терять.

— Ну, говори, — предложил я, пряча глаза.

Мне вдруг стало неловко за стоявшую на столе бутылку.

— А что говорить? Говорить нечего. Мы с тобой уже не срастемся.

— Почему?

— Потому что мы разные.

— Гениально! — не удержался я. — Где-то я читал об этом, в каком-то женском журнале.

— Не надо сейчас острить, — устало бросила она. — Ты был моим первым мужчиной, Вить, и я тебе благодарна за все. Но ты не мой мужчина.

У меня ком встал в горле. Я пытался его проглотить, но он застрял. Только бы не разреветься, думал я, только бы не разреветься. Совсем как Кот в Сапогах в финале второго «Шрека».

— Ты действительно уходишь? — спросил я, пытаясь совладать со своим голосом.

Она утвердительно сомкнула ресницы.

— И решение твое окончательное и бесповоротное?

Тот же ответ.

— И у меня нет никаких шансов что-то исправить?

Она улыбнулась, но немножко нервно, словно ей приходилось отвечать на двадцатое по счету «почему» пятилетнего карапуза.

— Витя, ты так и не понял, в чем дело. Или, может, я недостаточно внятно все тебе объяснила. Нечего исправлять, понимаешь? Я не хочу больше с тобой жить не потому, что ты плохой человек или отвратительный муж. В конце концов, — тут она улыбнулась даже тепло и ласково, — ты намного лучше, чем пытаешься казаться. Дело не в этом…

— А в чем?