Андалузские легенды

— Ах, черт его возьми, этого проклятаго господина, подумал он. Будь он проклят! Не давай он мне этот фальшивый золотой, не бегать бы мне как преступнику и не терять бы сапога. Что же теперь делать? Прежнюю работу потерял, а на новую наняться в городе теперь нельзя, потому что я туда и глаз показать не могу. Меня схватят и посадят в тюрьму за чужую вину. Что ж мне осталось? Умирать с голоду. Ах, проклятый благодетель! Не встречать бы мне тебя никогда! — Была моя судьба горька, а теперь еще горше.

Между тем Фортуна и Капитал видели все случившееся с Рамоном. Фортуна еще пуще смеялась, слушая, как Рамон ругает ея мужа и свою горькую судьбу, которая по его милости стала еще горше.

Капитал взбесился окончательно.

— Ну, постой же, я тебе докажу мою силу! сказал он и вне себя от досады тотчас пошел к Рамону.

— Слушай, Рамон, не горюй и не проклинай меня и свою судьбу. Вот тебе десять тысяч государственными кредитными билетами. Купи себе дом и займись торговлей. В таком блестящем положении если когда и впрямь случится тебе фальшивой монетой расплачиваться, то ее за настоящую примут. Ну, ступай и благословляй свою судьбу и меня.

Рамон, получив деньги, ошалел совершенно; у него все пред глазами кругом пошло. Он даже не помнил, как вошел в город, как ходил по городу в одном сапоге и всем разсказывал про свое счастье и всем прохожим показывал пачки своих денег.

Наконец, наступила ночь, и какой-то очень любезный и услужливый человек пригласил его к себе ужинать, извиняясь только, что его дом немного далеко. Рамон согласился, все еще не помня себя от счастья; он не думал ни о чем, кроме как об своих деньгах и об будущем благополучии.

Он отправился за своим новым знакомым, который любезно обещал ему и ужин и ночлег. Дом гостеприимнаго знакомца был за городом. Когда они вошли в глухой: переулок, спутник Рамона свиснул. В одну секунду выросли как из-под земли пять человек с дубьем и повалили Рамона. Должно быть, вновь прибывшие приняли Рамона в дубье особенно лихо, потому что он, упав на камни, потерял память, а когда пришел в себя, то было уже светло.

Он хотел подняться и не мог. Босая нога у него как отнялась, голова болела, и на ней были здоровыя шишки. Что касается до десяти тысяч… То какия тебе тысячи?! На Рамоне ничего не было. Он лежал, как мать родила! И только один сапог остался у него на одной ноге. Грабители все сняли и все взяли, но, раздумав, что с одним сапогом делать нечего, оставили его на ноге.

Рамон взвыл благим матом и начал проклинать на чем свет стоит своего покровителя. Без его проклятых денег был бы он теперь на работе у колодца, цел и невредим. А теперь иди в больницу… Иди?! Да и итти нельзя! Как же голому-то показаться в город. Первый полицейский арестует его за неприличие, а там доберутся, кто он такой, вспомнят об фальшивой монете! Ну, и готово!.. Прямо в тюрьму, под суд, и в каторжныя работы.

Рамон кой-как поднялся, спрятался от стыда в кустах и, глядя на себя и на свой единственный уцелевший сапог, начал горько плакать, честить всячески своего благодетеля, посылать его ко всем чертям, в ад кромешный, и желать ему всего самаго невероятно сквернаго.

Между тем Фортуна и Капитал, знавшие все происшедшее, воевали у себя дома. Фортуна так и помирала со смеху над тем, как муж осчастливил Рамона, и как тот его благодарит теперь, сидя голый, в одном сапоге, в кустах за городом, и даже избитый, т. е. несчастнее чем когда-либо. Капитал, совершенно пристыженный, бранился, но придумать ничего не мог. Дай он Рамону хоть миллион, все прахом пойдет. Какая-нибудь глупость да выйдет!.

— Ну, теперь мой черед сделать Рамона счастливым, сказала Фортуна. Смотри, будет ли он ругаться или благословлять свою судьбу. И я, вдобавок, заметь это, своего ничего не дам ему, а твоим же добром его осчастливлю.

Фортуна отправилась прямо к Рамону и даже не махнула рукой, даже не мигнула… А все пошло наоборот…

В ту же минуту проезжий всадник увидал в кустах голую фигуру, остановился и подошел к Рамону.

— Что ты тут делаешь? спросил он.

Рамон разсказал все с ним случившееся. Проезжий оказался доктором и, осмотрев ногу и голову Рамона, тотчас пустил ему кровь. Несчастному полегчало сразу. Осматривая другую ногу, доктор велел ему снять его единственный сапогь, чтобы видеть, не ранен ли он и в эту ногу.

Рамон стащил сапог, и из него посыпались серебряныя монеты.

— Что за диво! воскликнул Рамон, но тут же вспомнил, что мелочь, которую ему дал в первый раз благодетель, проскочив в дыру панталон, должна была именно просыпаться в сапог.

— То-то мне все казался этот сапог узок и тяжел, подумал Рамон. Я думал, это от того, что я бос на другую ногу.

Доктор дал Рамону свой плащ на время, чтоб дойти в город и купить себе платье. Рамон, забрав свое серебро в горсть, пошел в город, надеясь, что в плаще, а затем в новом платье, его не признают так скоро, и что он успеет одеться и уйти из этого проклятаго города, чтоб никогда в него не ворочаться и не видать более своего рокового благодетеля.