Андерсен

Без этой фразы я бы, может быть, не сделал этого.

Мы потом поменялись местами, что было непросто сделать в темноте. Хотя об этом не говорилось, мы не хотели невзначай коснуться друг друга, слишком интимной была для этого ситуация. Как после тренировки выходишь из душа голый и огибаешь всех подальше, пока не оденешься.

На софе я не сразу нашёл подходящую позу. Сперва скрестил руки на груди, но потом вспомнил, как сложили руки моей матери в гробу. Вытянуть руки по швам – это было лучше, хотя и казалось мне немного искусственным. Засыпаю я всегда на боку, подогнув ноги. Я где-то читал, что индейцы так делают. Из этой позы быстрее всего вскакиваешь в случае опасности.

Я не догадывался, о чём меня спросит Феликс. И тем более не знал, что я ему отвечу так, как потом ответил.

«Готов», – сказал я.

И Феликс: «Что есть твоя самая большая тайна?»

300

Я рассказал ему всё. Всё, всё, всё.

Как я стал Андерсеном, и кем я был перед этим.

Всё.

Килиан, Йонас, Дамиан.

Однажды начав, я уже не мог остановиться. И не хотел.

Рассказал ему, в каких обстоятельствах понадобилось быть кем-то другим. Как я продумывал всё до мелочей. Как точно планировал. Не сделал ни одной ошибки.

Потому что я не такой поверхностный человек, как его отец, который приходится мне сыном, а продумываю всё до конца. Потому что я тот человек, которого он может взять себе за образец. Которым может гордиться.

Чего ему всегда так недоставало.

Я перечислил всё, чему у меня можно поучиться. Тот удар, которым я сразил Никласа и того мальчика в боксёрском клубе. Я всё это могу ему показать. Объяснить. Что происходит при этом с сосудами в брюшной полости и с кровоснабжением мозга.

Я рассказал ему про Дядю Доктора, каким он был плохим врачом, хотя и принял однажды роды. Как мы над ним тайком посмеивались, потому что его руки всякий раз дрожали, когда он смешивал два средства для укола.

Про Бойтлина и Ягнёнка-беее.

Как я стал первым учеником в классе, чтобы мне купили собаку, и как легко это достигается, когда уже однажды всё выучил и не забыл.

Как я воспитал в Ремусе послушание, и почему ему пришлось стать неизбежной убылью войны.

Как топил в реке щенков отец Конни Вильмова.

Насчёт Хелене и Арно я рассказал ему что они значили для меня так же мало, как его родители для него. Как я очнулся в животе у Хелене и не знал, где я.

Всё, всё, всё.

Про орден красного орла и мишку, которого можно было начинять деньгами. Про омерзительную женщину в подземном переходе и про мальчика, который обирал первоклашек. Как ловко я тогда устроил, чтобы его действительно поместили в воспитательный дом, – а я просто перестал воровать в магазинах после того, как его арестовали.

Что всегда надо планировать, объяснил я ему, строить точные планы, анализировать каждую ситуацию и делать из неё выводы. Продумывать вещи до конца – и только потом действовать. Даже если не нравится то, что потом приходится делать.

Мне не доставило никакого удовольствия толкать маму Арно под трамвай. Она и впрямь была симпатичная женщина. Но это было единственно правильным решением.

Было чудесно – иметь возможность наконец-то кому-то всё это объяснить.

301

Всё, всё, всё.

Как просто добиться того, чтобы голова была залита кровью и чтобы госпожа Квитова её перевязала. Как вода пахла ромашкой.

Как я лежал на собственной могиле. Он, должно быть, помнит тот небольшой холм, когда там жил. В один прекрасный день участок перейдёт к нему по наследству, поэтому он должен знать, кто построил виллу.

Что это был его дед.

Я рассказал ему про человека со змеями и про то, что можно сделать ножом. Как бледен был пианист, когда я положил перед ним на стол его палец. И почему для меня так много значит именно эта соната.

Вообще рассказал ему о музыке, которая всегда была частью меня – что тогда, что теперь. Про Рёшляйна, который заставлял меня учить наизусть тональности симфоний Моцарта, и про Са-ватцки, который не мог понять, как я так быстро овладел инструментом. Про Эгидиуса Клотца, владелец которого на коленях благодарил меня, что я разрешил ему променять его на жизнь. Как я мог только гладить эту скрипку, ведь у меня не было левой кисти, и как тяжело мне было её оставить. Как я потом купил на аукционе правнучку той скрипки не глядя. Только потому, что мне понравилось её звучание в интернете.

Откуда у меня деньги на Клотца, на обучение и на всё остальное, и почему есть высшая справедливость в том, что я получил их таким путём. В темноте я не мог видеть, улыбался ли он, когда я рассказывал ему об этом фонде Дамиана Андерсена, но я уверен, что эта история его позабавила.

Феликс такой же, как я. У него есть чувство юмора.

Я рассказал ему всё. И даже вещи, которые мне не удались. Которые выводили меня из строя. Было глупо, что с воспалением среднего уха я непременно хотел поиграть в героя. Не додумал до конца. Или тот мальчик в яслях. Мне следовало тогда взять себя в руки. А не бросаться на него с ножом.

Я ничего от него не утаил. Вообще ничего.

Это началось как игра, которую Феликс видел в кино. И стало потом чем-то гораздо большим.

Гораздо большим.