Анди. Сердце пустыни (СИ)

Опустился на камни. Пригорюнился. И как теперь без защиты? Он туда соль, золу, крупы добавил. Жаль, землицы родной не нашлось. Но и без нее все работало бы, потому что главное — молитва.

— Тут кровь нужна, — заметили над головой.

Жарк поперхнулся вздохом. Все им, песчаным, кровь проливать.

— Да не простая. Твоя лишь приманит. А вот та, чей хозяин душу темному продал, им не по вкусу будет.

И ушла. А раньше сказать было нельзя, когда он соль, да припасы тратил? Одним словом, троглодка, — и Жарк сплюнул от досады.

— Я не стану спрашивать, опасно ли это для меня.

Ирлан подсел к Анди на закате. Ужин был съеден, в теле ощущалась приятная сытость, и девушка раздумывала, не пойти ли спать. Завтра трудный день.

— Но хочу узнать, опасно ли это для тебя?

Анди вздохнула. Трудно с аргосцем. В пустыне не принято спрашивать у женщины, тяжело ли ей. Она делает то, что сказал мужчина. Но у троглодов свой путь. И в первую очередь женщина ее племени делает то, что говорят пески. Но все равно никто не спрашивает, по силам ли ноша? Идешь, пока идут ноги. Или пока поддерживает племя.

— Это опасно для нас обоих, — ответила, стараясь говорить мягко.

Пусть аргосец спит спокойно. Не стоит ему знать о том, что для снятия смертельного проклятия нужна смерть и смерть добровольная. Забавно было думать о том, что ее волновало сегодня утром. Как оказалось, переживала она зря. Пустыня ясно дала понять, что живой не отпустит и вряд ли согласится на другую жертву.

Нудук была права. Она не столь сильна, чтобы идти путем песка. Дерхов жаль. Но рано или поздно они найдут себе нового хозяина. Зато она вернет долг жизни аргосцу и снимет с него проклятие. А цена… не так уж и важна. Без племени, проданная в рабство, она должна была умереть много раз. Так стоит ли тревожиться из-за того, что смерть ее настигнет завтра? Определенно, нет.

— Я отдыхать, — встала Анди, посмотрела на Ирлана, впитывая взглядом черты его лица. А ведь он ей правда нравится. Иначе с чего бы сердцу биться сильнее? Даже жаль, что ее сын не будет на него похож, потому что никогда не родится.

— И ты иди. Завтра будет непростой день.

— Оружие? — спросил, поднимаясь, Ирлан.

— Нет, ничего. Раньше в святилище входили обнаженными, сейчас достаточно чистых мыслей и воды. Да, веревки с факелами.

— Рад, что вы изменили традиции, — пробормотал потрясенно Ирлан.

Анди скупо улыбнулась. Она бы не отказалась их вернуть… Но кожа аргосца слишком нежна — сгорит на солнце.

Свои мысли она оставила при себе, спросив:

— Проклятие может вернуться ночью, тебе сварить отвар?

— Нет, — отказался Ирлан, — я справлюсь.

О своем отказе он пожалел уже пару часов спустя, когда тело скрутила резкая боль. Кожа горела. И каждый нерв пылал. В итоге он проворочался и встал, стоило посветлеть краешку неба, а темноте смениться на серость.

Ничего. Невыспавшийся он злой. А злым будет проще совладать с дэвами или кто там его ждет на дне потухшего вулкана.

Ирлан считал, что он уже привык к жаре, его перестало раздражать жгучее солнце, не давил на плечи зной, но сегодня все было по-другому.

На гигантской тарелке жар копился годами. Ирлан нырнул в него, точно в горячий пар прачечной. Стояло раннее утро, здесь же, на потрескавшейся земле, ночь не могла справиться с пеклом. Из расщелин кое-где поднимался дымок, точно там был похоронен невидимый воскуритель благовоний. Только вместо благовоний воняло чем-то сдохшим.

Ирлан подтянул платок, прижимая его к носу. Осторожно перешагнул через расщелину, где в лужице с подозрительно рыжей водой что-то противно булькало.

— Не вступай, можешь провалиться, — предупредила Анди.

С каждым шагом, который приближал их к центру, становилось жарче, словно солнце хотело их остановить. Ирлан уже чувствовал биение сердца в горле. В голове стоял туман. Лицо горело. По спине ручьями тек пот.

— Вода! — хрипло сказал он, замерев, и крикнул Анди, указывая рукой на горизонт: — Там вода!

Анди тоже остановилась. Прищурилась. Пожала плечами.

— Мираж. Их здесь много. Не вглядывайся, а то они приведут тебя к гибели.

Ирлан тряхнул головой, прогоняя соблазнительное видение мерцающего в лучах солнца озера. И ведь так манило…

Потом были оазисы. Пальмы. Стены какого-то города и даже летающие корабли.

В середине пути к тишине, которую нарушал лишь шелест их одежды, да звук шагов, приплелся женский голос. Он завораживал, манил, обещая блаженство. У Ирлана защемило сердце, на душе стало сладко, забылась жара, стало неважным проклятие…

Очнулся он, когда его грубо дернули за рукав.

— Мужчины, — обожгла презрением Анди, — один голос песчаной девы — и вы теряете разум.

Ирлан виновато потупился, ощущая себя ужасно глупо.

— Держи в сердце песню, и тогда ни одна дева не сможет им завладеть.

В сердце почему-то лучше всего держалась дурацкая песня про капитана и его пьяную команду. Но Ирлан неожиданно увлекся и даже начал напевать тихонько под нос:

— Что нам делать с пьяным матросом?

Что нам делать с пьяным матросом?

Что нам делать с пьяным матросом?

Рано поутру?*