Андреевский флаг

– Здравия желаю! – Морской офицер остановился перед командиром Новодвинской цитадели, отдал честь, доложил: – Капитан Лунев Григорий Алексеевич. По решению Адмиралтейской коллегии и графа Ягужинского лично предписан на воинскую службу под начало капитан-командора господина Иевлева. Честь имею.

– Добре, капитан Лунев! – Иевлев по-хозяйски кивнул прибывшему и протянул руку. – Рад прибытию, капитан. Врать не буду – заждались. Будем знакомы.

Лунев встретил доброжелательный, цепкий взгляд старшего офицера в преображенском кафтане, в треуголке, при шпаге и в забрызганных грязью ботфортах.

Он был немногим старше Лунева, лет не более двадцати восьми – по виду молод и по-молодому суров, открыт и резок; с нарочитой, подчеркнутой твердостью были сжаты его губы, схваченные по-волчьи серыми красивыми усами.

– Однако что ж тут в грязи стоять на семи ветрах, капитан?.. Успеется. – Иевлев обратился к Григорию, чуть приметно улыбаясь. – Бриг шведский успел разглядеть? Вот и славно. Завтре же принимать его станешь. Время не ждет. Афанасий! – Сильвестр Петрович вскользь, чтоб не обидеть вновь прибывшего, что-то шепнул на ухо Крыкову. – Так мы ждем, Афанасий.

– Одна нога тут, другая здеся!

– Идемте, Григорий Лексеич, до командирского дому. Доложишь не спеша нам, здешним моржам да медведям, – где бывал, чего видал… Как там наш отец бомбардир[55] Петр Алексеевич? Да и так, за мир, за войну покалякаем. Швед, брат, не родная тетка, верно? Идемте, капитан Лунев.

* * *

– Черта с два! Завтра же бриг примешь! Швед ждать не будет… И так уж, сволочь, припер штыком – не вздохнуть.

– Я не барышня, чтоб меня упрашивать. – Приблизив лицо к пылавшим свечам и осветив высокий лоб, строгий абрис прямого носа, Григорий раскурил трубку. – Завтра так завтра. За тем и прибыл сюда, капитан-командор.

– Однако каков наш новый капитан «Тритона», а, Крыков?

– Поживем – увидим, – откашлялся в вечерней полутьме горницы начальник таможни.

– Поглядим, – трезво согласился Лунев, но тут же пыхнул порохом. – Только вот отчего «Тритон»? Ужли мы, православные, своего славного имени кораблю не сыщем?

– Молодец! В само сердце! – Крыков на радостях забыл про рыбный пирог; в хмельных глазах его сверкнули огоньки, вздернутая кверху бровь задрожала.

– А что, ежли наречь «Виват» иль «Виктория»?.. «Победа» по-нашему?

– Зело борзо! – Капитан-командор тряхнул рассыпанными по плечам каштановыми волосами, на щеке весело заиграл сабельный шрам.

Рука в алой с золотом манжете круто с ног на голову опрокинула синего стекла бутылку. Темное, как гранат, вино запузырилось в чарках.

– За «Викторию», господа! Пущай швед, сукин кот, знает, за чьей сметаной в погреб полез! Петру Алексеичу виват!

Господа опустошили чарки. Сели за стол угощаться. Афонька Крыков щерил щербатый рот; заедал утятину клюквой и подавал рукой знак Луневу: дескать, давай, не скромничай, налегай на закуску!

– Теперь у нас, слава Христу, все имеется: и капитан, и команда, и… – Здесь набранный «аллюр» командира Новодвинской цитадели сбился на ступь, но Григорий будто ждал – исправил на ходу положение:

– И государев штандарт!

– Да ну?! Прям чудеса в решете! А ну закажи, коль не шутишь.

– Таким, брат, не шутят. Сильвестр Петрович, прикажи добавить свечей. – Григорий поднялся с лавки, взял с дальнего конца стола седельный подсумок, расстегнул обе латунные пряжки.

Посыльный Авдей споро оживил еще два шестилапых шандала. Андреевский флаг сочно вспыхнул весенней свежестью в пальцах Лунева.

– У-ух ты! Сильвестр Петрович! – Крыков не мог оторвать восторженных глаз от штандарта. – Гля-ка, капитан-то наш… будто кусок неба Христова в руках держит.

Григорий зарделся верхами скул: гордясь и волнуясь своей миссией, расстелил на скобленом сосновом полу знамя.

– Эва, море-окиян!.. – зачарованно охнул Афанасий. – Почитай, всю горницу затопило. Красотиш-ша! А? Капитан-командор! Под таким штандартом одно удовольствие шведов топить да самому смерть принимать, ребята!

– Афонька! – Иевлев резанул гневным взором. – Придержи язык, ирод. Ишь ты, нашел ребят. Выпил, закусил, упал на сундук и спи, коль язычину на цепи держать не можешь.

Крыков надуто уставился в чарку: «Вечно начальство душу не даст распахнуть!..»

Командир цитадели поднялся из-за стола. Брякая ножнами шпаги, подошел к знамени, будто к кромке морской воды. Скрипя натертой кожей ботфортов, присел возле; бережно тронул шелковистую плотную ткань.

Притихший Афанасий, красный, как рак, в своем стрелецком кафтане, подбил под скамью ноги в грязных сапогах; забыв про обиду, он взирал на белое полотнище Андреевского флага, и небесная голубая гладь скрещенных полос отражалась в его карих глазах.

Григорий начал сворачивать флаг:

– Ежли завтра бриг принимать, завтра и клятву верности команда примет. Пусть каждый матрос, прежде чем водрузим на кормовой флагшток государев штандарт, с оружием, на коленях целует знамя. А уж потом, – Лунев осенился крестом, – можно и в море идти сторожить.