Андреевский флаг

Утреннее солнце, еще холодное, но по-летнему яркое, улыбалось с высоты пронзительно голубого неба. Оно заливало блеском Новодвинскую крепость и большой причал с купеческими судами, флотскими галерами, ло́дьями, карбасами и сновавшими всюду шлюпками. Седые чайки гонялись друг за дружкой, оглашая драчливым криком свинцовую гладь Двины.

…Надраенная медь сияла и горела огнем на люках и поручнях брига. Тишину палубы периодически нарушал резкий треск отрывистых команд капитана Лунева, руководившего авралом, да грубая брань боцманов. Суров был Григорий в делах флотских: служба не терпит нежностей.

Вновь нареченная «Виктория» обливалась потом показательных учений: то окрылялась парусами, то так же стремительно оголялась и снова колола прозрачный воздух обнаженными мачтами.

С пристани на это чудо таращила глаза толпа зевак из поморов, растянувшаяся вдоль набережной.

…Иностранные военные корабли случались редкими гостями в устье Двины, а показательные учения, проводимые на них, и подавно были в диковинку.

Работный люд, разинув рты от изумления, засматривался на «мытарства» матросов; мужики время от времени тыкали перстами в сторону боевого корабля, чесали затылки, взрывали причал поощрительными выкриками.

…Иевлев и Лунев стояли на капитанском мостике. Оба в офицерской форме: долгополые кафтаны с густыми рядами золоченых пуговиц в узких длинных петлях; их шейные кружевные платки, лацканы, плюмажи и камзолы цветом спорили с молочной белизной чаек.

Сильвестр поглядел на Григория: тот был на удивление бодр и собран. Иевлев улыбнулся в душе: «Нашего закала булат. Не какой-нибудь фендрик[59]… На палубу сошел живцом, ровно и пьян вчера не был. Зело борзо!»

* * *

– Марса-фалы[60] отдать! – Лунев перевернул песочные часы – время пошло.

– Есть отдать! – тотчас гаркнул вахтенный матрос на баке. Голос прозвучал надрывно звонко, перетянутой струной. Палуба загремела от топота. Матросы метнулись исполнять команду, точно бешеные. Их полосатые бастроги из тиковой ткани, белые штаны и черные голландки зарябили перед глазами.

Иевлев посматривал то на матросов, то на золотистую струйку песка, ручьившуюся на дно стеклянной колбы в руках Лунева.

Сосредоточенный, тот зорко наблюдал за действиями марсовых. Временами его губы нервно подрагивали и с них слетало крепкое и колючее, как каштан, ругательство.

Марсовые рвали жилы и рьяно карабкались по вантам на реи.

Офицеры вглядывались в их лихорадочную работу, в кирпичные от натуги лица и понимали: вымогаются они на совесть.

– Шабаш, Григорий Алексеевич, убедил! – Капитан-командор снял треуголку, утер пот со лба. – Почем зря дух выпустишь… Не будь фурием!

– Бросьте миндальничать, капитан. – Лунев был непреклонен. – Матрос при понятии жить обязан! Паруса на гитовы взять! – зычно, как ни в чем не бывало, прогремел голос.

– Есть на гитовы взять! – чеканным эхом подхватил вахтенный…

Слава Христу, ученья обошлись без происшествий. Все были довольны, но больше других Сильвестр Петрович: «Славный боевой капитан есть теперь у “Виктории”. А значит, не будет попусту раскачиваться на волнах шведский трофей… Послужит России верой и правдой!»

* * *

Случилось двум капитанам в тот же день засидеться в командирском доме до петухов. Оба почти одногодки, оба офицеры, получившие одну оснастку суровой петровской выделки: дым с огнем и муштру под барабанный бой. Потому и на мир взирали не розно; одному делу служили, под одним Андреевским флагом.

Этим вечером оба крепко дымили трубками, пили чай с мятой и «подбивали бабки». Наутро «Виктория» должна была выйти из устья Двины и заступить в боевой дозор: первой обнаружить врага и вовремя упредить защитников цитадели.

– Запомни, Григорий Лексеич, в этом деле аврала[61] не надо! Не блох ловим, не с поносом до ветру бежим… В бой зря не вступай, фарватер[62] на реке теперь знаешь… Крыков с Шерстневым тебе всё показали… Словом, чтоб всё с холодной головой, без дури и глупости… Главное, бриг и людей сбереги, своих-то таких парусов нам ишо не скоро видать[63]. Да и не по силам сторожевому псу с тигром тягаться… – Иевлев дернул кадыком, почесал сабельный шрам, прямо посмотрел в глаза Луневу. – Главное, вовремя упреди нас… Чтоб лютый враг не воспользовался туманом, темнотой. Не напал врасплох, понимаешь? А уж тут наше дело – гостей чин по чину встретить! Быть и веселью, быть и похмелью… Ан разгрызть сей орех нам придется, не щадя живота своего! Иначе грош нам цена! Подведем Петра Алексеевича под монастырь. Я тебе как на духу скажу: уж по мне краше пулю в лоб, чем услышать от государя: «Вашу шпагу, капитан-командор!» Но ты не дрейфь, брат. – Иевлев крутнул ус. – У моих комендоров[64] на реке каждая сажень пристреляна – будь здоров!

– Борзо глаголешь, Сильвестр Петрович. Верно ли не робеешь? От шведа милости не жди! Мы для них – нелюди, собачья кр-ровь!