Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики

В этом плане показательны два, на первый взгляд, противоположных свидетельства. А. В. Бахрах, сопровождавший танцующего Белого в походах по «злачным местам», все время опасался, «не вспыхнет ли какой-нибудь пренеприятный скандальчик и не упадет ли Белый в глубоком обмороке на то куцее танцевальное пространство, на котором все “действо” и происходило». Однако и Бахрах был вынужден, в конце концов, честно признать, что почему-то «такие скандалы как будто никогда не вспыхивали» и что «“выкрутасы” русского “профессора”»[360] воспринимались немцами благосклонно. Вера Лурье, принимавшая, в отличие от Бахраха, непосредственное участие в том самом «действе» на «куцем танцевальном пространстве», оценивала их выступления с Белым как триумфальные: «Посетители кафе были в восторге от этого зрелища, и мне не раз дарили цветы».[361] Иными словами, оба мемуариста: и стыдившийся танцевальных безумств Белого А. В. Бахрах, и партнерша Белого по этим безумствам Вера Лурье – отмечали, что танец Белого имел у публики успех, чего, как правило, без достаточно высокой квалификации танцора не бывает… Подтверждается это и И. В. Одоевцевой:

«<…> благодушные немцы, попивая пиво, качают головами, посмеиваясь над verrücktem Herr Professor’ом и даже иногда поощрительно аплодируют ему».[362]

Из мемуаров Н. А. Оцупа также следует, что посетительницы кафе не только не стыдились танца Белого, но стремились стать его партнершами:

«Не успевает он пристроиться к буфетной стойке, как рядом с ним появляются две Марихен. Они хватают его с двух сторон за руки и кричат:

– Herr Professor, Herr Professor, aber kommen sie doch tanzen…»[363]

Несомненно также, что танцевал Белый в Германии с увлечением и с удовольствием. В письме к матери из Свинемюнде Белый рассказывает о всеобщем танцевальном поветрии практически с тем же энтузиазмом, с каким ранее рассказывал об эвритмии:

«Милая, милая мама: жизнь в Свинемюнде веселая; с 5 часов до глубокой ночи весь пляж танцует; здесь в Европе обычай новый: 5-часовой чай с танцами. В ряде кафэ очищена посередине площадка; кругом – столики, за которыми сидит публика, а на площадке танцуют – то публика (от детей до стариков), то танцовщицы. И вот – до 5-ти все купаются и бродят на пляже, а с 5 до глубокой ночи веселятся».[364]

8

Подведем предварительный итог. В системе ценностей Белого-антропософа, сложившейся в Дорнахе, танец и эвритмия были друг другу противопоставлены – соответственно, со знаком минус и знаком плюс. Но оказавшись в эмиграции, Белый неожиданно для всех сам отчаянно затанцевал.

В автобиографическом очерке 1928 г. «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития», в эпизоде, рассказывающем об эмиграции, дорнахская система ценностей переворачивается Белым ровно на 180 градусов. Модный фокстрот подается со знаком плюс, как путь к спасению, тогда как эвритмия, наоборот, – со знаком минус:

«Вскоре я стал плясать фокстрот: невропатолог мне прописал максимум движений, а учительниц… эвритмии… при мне не было: где они были со своей “хейль-эвритми”? Спасибо и аритмии: движения рук и ног помогли. Невропатолог был прав».[365]

Подробно перечисляя обрушившиеся на него в Германии беды (тотальное непонимание, расхождение с западными антропософами, уход жены, Аси Тургеневой), он заявлял: «<…> я не жаловался, а – плясал фокстрот».[366] И подчеркивал, что «вино и фокстрот <…> были реакцией не на личные “трагедии”»,[367] а на черствость окружающих: