Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики

Ил. 8. Андрей Белый. <За завтраком с Жаном Жоресом>. Рисунок в письме к А. Д. Бугаевой из Парижа. <13–14 декабря> 1906. Бумага, чернила. РГАЛИ

Ил. 9. Андрей Белый. <За завтраком с Жаном Жоресом>. Фрагмент. РГАЛИ

Ил. 10. Неизвестный художник. Андрей Белый. 1900-е. Бумага, карандаш. НИОР РГБ

С Владимиром Соловьевым в 1900 г., незадолго до смерти философа, у Белого произошел серьезный разговор, сыгравший значительную роль в его дальнейших духовных исканиях, в решении «осуществить “соловьевство” как жизненный путь <…>, найти Человечество, как Ипостась лика Божия».[409] В беседе были затронуты вопросы, глубоко волновавшие Белого в то время. Они говорили о мистических зорях первых лет нового века, о мировой душе, истине и псевдоистине, об Антихристе, чувство пришествия которого Белый остро пережил в 1898 г., о чем оставил запись в «Материале к биографии»:

«<…> со мной происходит очень сильное мистическое переживание на Страстной неделе, в церкви Троицы, что на Арбате. Во время великопостного богослужения развертывается картина, как бы пророческая, – огромного будущего: <…> мне начинает казаться, что в этот Храм придет Антихрист; <…> предстает впервые отчетливо мысль о Конце всемирной истории <…>; и проносится передо мною ряд ослепительных картин ненаписанной драмы-мистерии “Пришедший” (т. е. Антихрист) <…>».[410]

По наблюдению А. В. Лаврова, в замысле беловской драмы-мистерии обнаруживаются аналогии с «Краткой повестью об антихристе» Вл. Соловьева, написанной годом позже.[411] В связи с этим особую остроту приобретает имя лирического героя в стихотворении «Вечный зов», послужившем эпиграфом к первому разделу нашей статьи: Белый называет себя лжехристом: «Хохотали они надо мной, / Над безумно-смешным лжехристом…».[412]

Подчеркнем, что на анализируемом рисунке Белый представлен именно в виде Иисуса Христа. Круглый нимб, символизирующий святость, с вписанным в него крестом (так называемый крестчатый нимб), является иконографическим атрибутом и отличительным признаком именно Христа Пантократора (Вседержителя).[413] На его нимбе тремя греческими буквами обыкновенно пишется его имя; в нашем рисунке на нимбе стилизованным церковнославянским шрифтом сокращенно вписано имя Андрея Белого. Кроме того, острые вершины специфической прически формируют треугольник, а при желании можно допустить и наличие на затылке четвертой пряди, спускающейся по шее вниз и тем самым образующей за его головой условный четырехугольник или ромб (ср. с ил. 12). Волосы при этом приобретают функцию нимба, а нимб в форме треугольника или ромба является одним из символов Бога-Отца, Саваофа. Наличие двух нимбов – крестчатого и ромбовидного – усиливает божественную суть персонажа, в лике которого таким образом, по замыслу художника, выражена единосущность Бога-Отца и Бога-Сына.

Однако безымянный художник тут же снижает пафос своей смелой аналогии несколькими деталями. Главное и принципиальное отличие образа Христа от изображения Белого на рисунке – прическа: у Христа традиционно прямые волосы, спускающиеся до плеч, у Белого – фокусирующая на себе внимание вздыбленная «мефистофельская» шевелюра. Треугольные пряди, по форме напоминающие языки пламени (как их изображали на иконах), прорисованы графически четко: две из них заостренными концами направлены горизонтально в разные стороны, третья стоит торчком над высоким лысым лбом, вызывая в нашей памяти начесанный чуб-«кок» стиляг 1960-х или гребень-«ирокез» современных панков, хотя подобных сравнений в начале ХХ века, безусловно, не предполагалось. Однако, очевидная пародия на пышные летящие волосы постепенно лысеющего Белого прямолинейна, но неоднозначна.