Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

На основании всего сказанного а) с романом я чувствовал себя свободно всегда на основании неоднократных заявлений Редактора Мусагета, что я могу пристроить мой роман на стороне. И необходимости его предупредить не было (об этом ниже), b) попытка Э. К. Метнера достать деньги для «Петерб<ургского> Вестника» или не была предпринята, или не увенчалась успехом. Во всяком случае: помню его слова: «Денег достать неоткуда». И этим формальное обещание мое себе, как члену Редакции, и В. И. Иванову само собой падало. Обвинения Н. П. Киселева вполне основательны при предположении, что он не знаком с тем, в каком смысле я давал обещание; да и мысль о сохранении романа для журнала принадлежит мне с Вячеславом задолго до того, как Э. К. Метнер приехал в Петербург. И потому сторона всего этого дела не та, какой она выглядит из письма Н. П. Киселева.

Теперь, обвиняя меня, Э. К. Метнер какими-то экивоками указывает на реакционность издательства Некрасова: а смысл этого экивока таков: поссорившись с кадетами и в пику Струве[2927] я пристраиваюсь к правым. В этом освещении личность моя выглядит довольно гнусно: прошу Ал<ексея> Сер<геевича> Петровского, Н. П. Киселева, М. И. Сизова высказать мнение: похоже ли все это на меня? Сколько я знаю, Некрасов кадет[2928], т. е., помимо возмущающей меня инсинуации в авантюризме, тут фактическая неправда (если б я был авантюрист, я получал бы 15 тысяч, не сидел бы на шее у Мусагета и не выслушивал бы попреки в авантюризме).

Как брат и член того же коллектива я спрашиваю Э. К. Метнера: серьезно ли это нарекание? Если он действительно думает, как написал, наше участие в общем деле – возможно ли?

–

Дорогие друзья!

обрываю это письмо, ибо спешим на «Гибель Богов»[2929]. Вагнеровские торжества – единственная роскошь, которую мы позволяем себе, ибо не услышать «Тристана», «Валькирию», «Гибель Богов» с ба<й>рейтскими исполнителями нельзя[2930]. И вот я ловлю себя на том несоответствии между строем души нашей брюссельской жизни, тишиной и какими-то счастливыми знаками, нами слышимыми, – с той душной атмосферой, которую вызывают московские письма. По-видимому, в Москве что-то есть нездоровое, отравляющее атмосферу. Обрываю письмо, чтоб потом продолжать…

–

Извиняюсь за бессвязную форму изложения: дело в том, что пишу все это уже во второй раз, ибо по воле небес письмо к Э. К. Метнеру пропало. Не заставляйте же меня 3<-й> раз писать всё о том же. 3 таких письма = рабочей неделе по нервной затрате сил.

–

Мое свидание с Некрасовым, после которого до последнего времени всё можно было еще изменить, ибо окончательного решения пока не было, состоялось перед самым отъездом. Говорить о свидании этом до факта свидания не хотелось: ибо я даже не думал, что из этого что-либо выйдет. Последние дни мы с Э. К. Метнером не видались, все по той же причине – предотъездной беготне и массе личных дел (у меня и Аси). Перед отъездом я говорил с Э. К. о разговоре с Некрасовым, и в его лице не встретил ни возмущенья, ни решительного настоянья – чтобы я подумал. Так что факт его глубокой обиженности для меня полный сюрприз. И я сетую: надо было мне в лицо сказать свое мнение; тогда не было бы всей этой путаницы. Тогда я бы мог еще из-за границы что-либо переменить.

Вообще церемониться друг с другом в разговорах с глазу на глаз, чтоб потом осыпать упреками в письмах, – этой системы я не понимаю. Она-то и порождает химеры. Отчего Э. К. Метнер не обрушился на меня при прощанье, не выдвинул мне своих оснований; отчего он это сделал в письменной форме. Разговор – имеет начало и конец: недомолвки, даже ссора в личной беседе – открытая гроза. А за всякой грозой – очищение атмосферы. Письменные пререкания – только копят неразразившееся электричество, сеют недоверие между близкими и плодят химеры.

Друзья мои, если Вы считаете себя друзьями, не подавайте повод мне думать, что Вы ищете со мною разрыва. Мое отношение к Мусагету и ко всем таково, каков был наш вечер накануне моего отъезда (когда Э. К., М. И. и А. С. собрались у меня), а не таково, как рисует какой-то враль со стороны. Это ясно: и довольно этого заявления. Подозрения, требования показать паспорт, кроме того, что оскорбительно, раздражает. Даже мирно настроенный гражданин после полицейского обыска становится оппозиционно настроенным. А обыск, совершаемый при помощи сплетен, оскорбителен сугубо.