Андрей Битов: Мираж сюжета

– Нет, что вы!

– А я думал, это вы мне…

– Что вы? Такому симпатичному…

– Бывает и симпатичный – скот…

– Разве может быть, с такими-то глазами?»

Про себя же Бобышев (герой рассказа «Пенелопа») отвечает: «конечно, может! только с такими глазами и может!». Он испытывает в эту минуту влечение к собеседнице, предвкушает сладость порока, и одновременно умирает от тяжести устоев, вколоченных в него семьей. Ненавидит в себе хорошее и понимает, что он хороший! Вот уж психологическая (психическая) задача, разгадать которую под силу лишь великому Зигмунду Фрейду!

И только выход из текста в реальность подсказывает решение – драка как избиение самого себя в первую очередь, своей безобразной, порочной личины, чтобы «морда в дверь не прошла». То есть реализация возможности создать уродство, дабы тем самым не впасть в прелесть от самого себя, не прельститься, вырваться из нее (из прелести) через агрессию, через зверство.

Фрейд утверждает, что в любом случае человек одержим одной лишь страстью – жаждой разрушить либо себя, либо других людей, и этой трагической альтернативы ему вряд ли удастся избежать. Из этой гипотезы (о влечении к смерти) следует, что агрессивность по сути своей является не реакцией на раздражение, а представляет собой некий постоянно присутствующий в организме подвижный импульс, обусловленный самой конституцией человеческого существа, самой природой человека. Если «энергия Танатоса» (влечения к смерти) по Фрейду не будет обращена вовне, то это неизбежно приведет к разрушению самого индивидуума.

Быть хорошим Бобышевым и плохим Битовым – игра, достойная особого анализа, если учесть, что именно в эти годы в Ленинграде восходила звезда поэта, переводчика, соперника самого Иосифа Александровича Бродского, одного из «ахматовских сирот» Дмитрия Васильевича Бобышева.

Но об этом мы расскажем отдельно…

А пока «синдром младшего брата» Андрея, традиционно находящегося на вторых ролях, за спиной старшего брата Олега – отличника, красавца, лидера, под его опекой и одновременно под его давлением, не мог не сформировать у Битова подспудного стремления доказать всем, что и он тоже кое-чего стоит.

Валерий Попов замечает: «Близко не подходи! Битов может поработать и кулаками… Известны его свирепые драки в Москве, особенно в Центральном доме литераторов».

Или вот такая деталь:

«Выписка из протокола заседания секции прозы от 4 февраля 1964 года.

В связи с поступлением в секретариат ЛО Союза писателей документов о нарушении Андреем Битовым общественного порядка (Письмо Петроградского отделения Милиции от 23 января 1964 года) Бюро секции считая, что поведение А. Г. Битова и его поступки недопустимы и не достойны члена Союза Советских писателей – решает задержать рекомендацию Битова А. в Союз писателей и вернуться к рассмотрению этого вопроса после того, как Андрей Битов своим поведением и творческой работой докажет, что он будет достоин быть принятым в члены Союза. О настоящем решении поставить А. Г. Битова в известность и товарищей, давших ему рекомендации в Союз писателей».

«Доказал», «исправился», потому что в Союз в конце концов был принят.

Вот только, что доказал и кому?

Андрей любил повторять: «Надо строить не только буквы, но и людей!»

То есть речь идет об утверждении своей мужественности и писательской состоятельности в ручном режиме (в буквальном смысле) пусть даже и ценой саморазрушения, до которого еще надо дожить.

«Манера» как оборотная сторона закомплексованности, неуверенности в самом себе.

И тут же вспоминаются слова Ольги Кедровой «сколько в жизни потеряно, если нет простоты».

Все говорят: нет правды на земле,
Но правды нет – и выше.
То же самое можно сказать и о простоте.

Действительно, вспышки неконтролируемой ярости, которую можно себе позволить, вполне дозволительно счесть за простоту, та что sancta simplicitas, которой, по словам Фридриха Ницше, следует остерегаться – «всё для неё нечестиво, что не просто; она любит играть с огнем – костров».

Её (простоту) можно ошибочно принять за свободу от условностей воспитания и правил поведения, за абсолютную раскрепощенность, за способность позволить себе то, на что способны немногие. Именно в драке происходит дерзкая игра с потусторонними силами Танатоса, как, впрочем, и во сне совершается своего рода пробное погружение в ад.

Однако можно утверждать, что в случае с Битовым наносное, выдаваемое за mode de vie, имеет и определенные объективные психо-физические отягощения.