Андрей Громыко. Ошибка мистера Нет

Послы, конечно же, следовали совету Рузвельта. Они знали, что Гарри Гопкинс – человек умный и сложный. Его политические взгляды полностью совпадали со взглядами президента, в этом и состоял секрет их близости. Неофициально его называли «заместителем президента», «начальником штаба Белого дома» и «главным советником по вопросам национальной безопасности». Он и в самом деле был и тем, и другим, и третьим, причем, что больше всего поражало американцев, никак не хотел наживаться на своей близости к высшей власти. Его хладнокровию в самых сложных кризисных ситуациях, умению четко и ясно выражать свои мысли можно было лишь позавидовать. Зная все это, премьер-министры и президенты зарубежных стран, приезжая в Америку, всегда стремились увидеться и побеседовать с Гарри Гопкинсом, который являлся не только глазами и ушами, но и ногами президента.

В январе 1941 года, когда в Европе уже вовсю бушевал пожар Второй мировой войны, Гопкинс прилетел в Лондон к Черчиллю, в июле того же года, сразу после нападения Гитлера на СССР, он уже беседовал в Москве со Сталиным. Доверие Рузвельта к своему помощнику было настолько велико, что он даже никогда не давал ему письменных инструкций. После смерти Рузвельта Гопкинс сразу же подал в отставку. Он был настолько тяжко болен, что от слабости уже не мог сам расстегнуть привязные ремни в самолете и выйти наружу. Единственным его желанием было успеть до своей смерти написать книгу о Рузвельте, но оно не исполнилось – он умер через девять месяцев после кончины президента.

Громыко не раз приходилось доверительно общаться с Гопкинсом, в том числе и в советском посольстве, куда тот приходил с супругой. Гопкинс любил такие беседы в узком кругу. Однажды он завел разговор о будущем:

– Как же, интересно, будут складываться отношения США с Советским Союзом после войны? То, что Германия уже поставлена на колени, у Рузвельта нет сомнения.

Надо сказать, что этот разговор происходил задолго до Ялтинской конференции, на которой и шла речь о послевоенном устройстве мира. Но Красная армия уже уверенно шла на Запад, и в Америке понимали, что остановить ее не сможет никто. Возможно, Гарри Гопкинс хотел прощупать настроение советского руководства на этот счет.

– Рузвельт, – говорил он, – не раз затрагивал этот вопрос, пытаясь заглянуть в будущее. К тому же его об этом постоянно спрашивают представители разных кругов, правда, больше политики, чем бизнесмены. У самого Рузвельта пока еще нет устоявшихся взглядов на этот вопрос, слишком много факторов следует учитывать. Но главный из них, конечно, – это политика Советского Союза. Из высказываний президента я понял, – заключил Гопкинс, – что он будет делать все возможное для того, чтобы и в будущем поддерживать хорошие отношения с СССР.

– Все высказывания Сталина, которые мне пришлось доставлять президенту, в том числе и через вас, мистер Гопкинс, проникнуты уважением к президенту и вашей стране, – ответил тогда Громыко. – Если у обоих лидеров сходные взгляды на данный вопрос, то разве это не говорит о многом? Хотя, конечно, Сталин не всегда получал благоприятные ответы на свои пожелания и даже настоятельные просьбы.

И Громыко напомнил Гопкинсу о том, как в первые дни после нападения гитлеровцев на СССР Сталин через советское посольство просил правительство США поставить Советскому Союзу бронированные плиты для танков, которых нам тогда остро не хватало. Однако США в то время ничем не помогли воюющему СССР.

– Понятно, что тогда у нас осталось сильное чувство горечи, – заключил Громыко.

– Я помню этот факт, – откликнулся Гопкинс. – Но потом мы все же исправили положение и поставляли вам довольно много и военных самолетов, и морских судов, и автомашин, и продовольствия.

Громыко не собирался с ним спорить – да, поставки были. Но начались они только тогда, когда Америка убедилась, что Советский Союз выстоит, в первое же, самое тяжелое время мы были одни, без всякой поддержки. Одно было несомненно: говоря о намерении поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом в будущем, Гопкинс высказывал мысли президента, и эти мысли обнадеживали. Да и сам Гарри Гопкинс, будучи патриотом своей страны, многое сделал для развития советско-американских отношений в годы войны, на пользу и во имя победы над фашизмом.

Политические взгляды Гопкинса, а значит и Рузвельта, во многом разделял и министр финансов Генри Моргентау, с которым, как и с его заместителем Гарри Декстером Уайтом, у Громыко во время его работы послом СССР в США тоже сложились прекрасные отношения. Еще осенью 1941 года Уайт во время беседы в советском посольстве заверил Громыко:

– Все, что я вам скажу, представляет не только мнение Моргентау, но и президента Рузвельта. Президент с министром не просто друзья, но и политические единомышленники. Их связывает прочная дружба.