Андрей Кончаловский. Никто не знает...

Россию в очередной раз беременной. И 7 ноября 1931 года у нее родилась пятикилограммовая

девочка, прозванная акушерками царь-бабой… Он и стала по прошествии времени матерью

Ольги Семеновой.

Через пару лет после возвращения в Россию супруги, по инициативе Натальи Петровны,

расстались. Спустя время по обвинению в шпионаже был расстрелян старший сводный брат

Алексея Богданова. Младший пытался протестовать. Его посадили. И в лагере купец-англоман

вскрыл себе вены.

2

В 1934 году Наталья Петровна познакомилась с поэтом Павлом Васильевым, история

отношений с которым откликнулась в «Сибириаде». Знакомство состоялось в семье поэта

Михаила Герасимова. Здесь собирались друзья-стихотворцы: Кириллов, Грузинов, Клычков. Это

были литераторы пролетарско-крестьянского направления и такого же происхождения. Все они

были репрессированы и расстреляны в 1937 году.

Сама Наталья Петровна об этом периоде своей жизни писала: «Мне был тогда 31 год… Я

оставалась одна, была еще молода, свободна, привлекательна. Я хорошо говорила по-английски,

писала стихи, пела американские песни, подражая неграм, ловко выплясывала их танцы,

подпевая себе…»

Зажигательный «негритянский танец» и подогрел лирический восторг Павла Васильева,

кажется, самого крупного из всей этой компании поэта, и он разрешился стихами,

воспевавшими столь яркое событие.

…Есть своя повадка у фокстрота,

Хоть ему до русских, наших, — где ж!..

Но когда стоишь вполоборота,

Забываю, что ты де-ла-ешь…

… Стой, стой, стой, прохаживайся мимо.

Ишь, как изучила лисью рысь.

Признаю все, что тобой любимо,

Радуйся, Наталья, веселись!..

Стихи «Шутка» были написаны в марте 1934 года. Но читатель уже заметил, наверное, что

Наталья Петровна сознательно или скорее бессознательно фактически цитирует их, когда

признается в более поздних автобиографических очерках в легком чувстве вины, которое вдруг

посетило ее, когда семья покидала Сорренто. Может быть, она не могла избавиться от этого

чувства не столько перед давним Антонио, сколько перед Павлом, чем-то неуловимо

смахивающим на портрет хвастливого итальянца, нарисованный Натальей Кончаловской в ее

воспоминаниях.

Поначалу поэт произвел на молодую женщину неприятное впечатление. «Был он в

манерах развязен, самоуверен, много курил, щурясь на собеседников и стряхивая длинными

загорелыми пальцами пепел от папиросы куда попало». Но как только он начинал читать стихи,

его облик неузнаваемо менялся в глазах Натальи. «И это был подлинный талант,

всепобеждающий, как откровение, как чудо!» — восклицает она годы спустя.

Появился целый стихотворный цикл, посвященный «русской красавице» и, по убеждению

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

29

Андрея, «сублимировавший эротическое, сексуальное влечение к ней».

По первым строфам «Стихов в честь Натальи» можно действительно подумать, что

лирический герой воспевает вполне конкретную свою возлюбленную и недавнюю с ней

близость. Но дальнейшее развитие лирического сюжета абсолютно фольклорно. Здесь видно

восхваление не столько конкретной особы, сколько обобщенной русской красавицы Натальи,

вроде сказочной Василисы Прекрасной. И в этом весь Павел Васильев, его поэтическая манера.

Прекращение приятельских отношений между ними Наталья Петровна описывала так: «Я

была в ударе, танцевала, шутила, пила шампанское, и вдруг Павел, от которого можно было

ждать любой неожиданной выходки, иногда почти хулиганской, почему-то пришел в бешеную

ярость. То ли выпил лишнего, то ли взяла его досада на мою «неприступность», но вдруг с

размаху ударил меня и с перекошенным побелевшим лицом выбежал из квартиры и скрылся».

На следующий же день Наталья услышала звонок в дверь своей квартиры. Открыла —

перед ней стоял Павел. Он просил прощения и обещал, если Наталья не простит, стать перед

дверью на колени и не уходить в ожиданье прощения. Женщина в гневе захлопнула дверь. А

Павел стоял так с двенадцати до трех часов дня… Ей звонили соседи и сообщали, что какой-то

ненормальный не хочет уходить с площадки. В конце концов позвонили из милиции… «Я

решила прекратить эту демонстрацию и открыла ему дверь. Он плакал. Просил прощения. Я

простила его, но он ушел расстроенный. И дружбе нашей пришел конец…»

Андрей полагает, что мать очень рассердили стихи Павла, поскольку в них

воспроизводились отношения, каковых на самом деле между нею и поэтом никогда не было. Но

в стихах были лишь пылкое воображение поэта и такой уровень художественного обобщения,

который вряд ли подразумевает портретную конкретику.

И Наталья Петровна, и Павел Васильев — сибирских корней, но не были равны по

социальному происхождению. У поэта оно явно пролетарское. Неравенство это, может быть,

откликнулось в героях «Сибириады», далекими прототипами которых они стали.