Андрей Кураев на откровении помыслов у Патриарха Кирилла (СИ)

Тут Кураев осекся, замолчал и ненадолго задумался. Зачем-то он взял в руки бутылку с пивом и начал ее бессмысленно вертеть. Кураева тревожили всякие мысли: не дал ли он слабины, когда беседовал с Патриархом, открывая ему свои помыслы? Не сделал ли он чего такого, о чем стыдно будет вспоминать в дальнейшем долгие годы, и что послужит источником издевательств над ним со стороны коллег и всего "народа божия"? Кураев, совсем отстранившись от показываемого по телевизору матча, тщательно вспоминал различные эпизоды встречи с Патриархом и прокручивал в своей голове все произошедшие при этой встрече диалоги. Наконец, Кураев осознал, что, в принципе, ничего постыдного для него во всей встречи не было; не было ничего постыдного и в кураевском покаянии: ведь Кирилл говорил все по делу, в полном соответствии с евангельским христианским вероучением, в полном соответствии со словами Самого Христа; и толкования Библии у Его Святейшества были вполне православные и святоотеческие - равно, как и все те назидания, которые получил Кураев от него же, Патриарха Кирилла. Кураев понял, что, строго говоря, подо всеми поучительными и назидательными словами Кирилла, которые не касались той странной церковной реформы, о которой узнал от него Кураев, Андрей Вячеславович мог бы подписаться лично. Это было стопроцентное православное христианство. И та покаянная и просительная молитва, которую дал ему Гундяев в качестве епитимии, тоже была по духу совершенно христианской и православной. После этого в голове Кураева возник другой вопрос: вот, сегодня он столько всего наговорил Его Святейшеству, что страшно и подумать о том, как Его Святейшество отреагирует на сказанное. Кураев поначалу стал ожидать громов и молний, которые церковный Зевс неминуемо ниспошлет ему на голову. Но затем Кураев рассудил, что, в сущности, Гундяев от него, от Кураева, сегодня не узнал ровным счетом ничего такого, чего бы не было ему известно и прежде, безо всяких откровений помыслов. Осознав это, Кураев подумал, что глупо бы было Гундяеву устраивать для него, для Кураева, что-то новое вроде лишения сана теперь, если, зная все и так прежде, он ничего для Кураева не устраивал. После этого Кураев почти полностью успокоился. Затем он начал свою молитву заново:

- Господи Иисусе Христе! Пресвятая Богородица! Прости и помилуй меня, великого грешника, худшего и грешнейшего всех геев! Богородица, геев просвети! Спасе, геев помилуй! Аминь.

А затем Кураев открыл бутылку пива, немедленно выпил, уселся на кресло и уставился в экран, в котором куча здоровенных мужиков с остервенением пинала по полю надутый воздухом резиновый пузырь.