– Тонька, узнай, пусть Мария Савельевна на спичках погадает, как у меня там? Мы еще не представляем и недооцениваем, каких размеров урон нанесла нам эта власть за 72 года! – говорит она, качая головой. – Как вы вилки вытираете! – вдруг кричит она. – Давай покажу!
– Да знаю я!
Вырывает у меня из рук вилку с полотенцем, продевает полотенце сквозь гнездо вилки и долго возит его – туда-сюда, туда-сюда.
– Это надо восемьсот лет жить, как Мафусаил, чтобы так вилки вытирать! – заявляю я.
– Вам просто лень! – не снижая накала, кричит она.
– Ой, я забыла… – говорю я.
– Что? – она вся внимание.
– Я же купила картины на Арбате.
Марья тут же бросает вилки, полотенца, поучения, шлепает быстро в сторону моей сумки: скорей, скорей показывай! – выражают вся ее фигура и бойцовский нос. Достаю две картины – себе и ей. На картинах – бабы метут улицу, кто-то идет с ведром, кто-то на скамейке сидит с лопатой, и у каждой сзади белые крылья до земли.
– Художник, – говорю я, – объяснил, что русская женщина дошла до такой степени мученичества, что у нее выросли крылья. – И заплакала..
– Кто сказал? – потребовала она от меня ответа. Слава Богу, позвонила Тонька:
– Машенька, Марья Савельевна погадала вам сейчас на спичках с молитвами. Выходит, Машенька, вы царица Семузар! У вас спичка не горит и не тонет! Быть, Машенька, большому счастью!
7 января в день Машенькиного 80-летия Олег Табаков по-гусарски заехал за ней на тройке лошадей с санями и под пушистым снегом через всю Москву прокатил ее до самых дверей театра, где ждал ее банкет.
В марте она исколесила на автобусах всю Америку с гастролями театра Олега Табакова. Права была Марья Савельевна: «Спичка не горит и не тонет! Быть, Машенька, большому счастью».
Марья привезла из Америки новомодный телевизор и приставку. Втроем – Марья, Тонька и я – собираемся смотреть фильм Дзеффирелли «Отелло».
– Машенька, – говорит Тонька, – вы царица Семузар, Роза Джайпура.
– Я – ведьма с голубыми глазами, меня так звали в молодости, – задумчиво произносит Машенька. – И вдруг низким голосом: – А теперь кто-то звонит каждый день ровно в 12 ночи и спрашивает: «Ты еще в трубу не вылетела?» – Пристально смотрит на Тоньку. – Кто бы это мог быть? Ты-ы-ы-ы, Тонька?
– Машенька, что ж я – узкопленочная? В это время я уже сплю… В это время, Машенька, «незабудку голубую ангел с неба уронил».
– Знаю я вас, – говорит Марья, – кум, кум, а потом ребеночка об угол!
Я достаю газету и протягиваю ей:
– Вот статья об Андрее к 50-летию, мне позвонили и попросили написать.
– Кто это вам позвонил?
– Из редакции, меня посоветовала моя подруга из журнала «Театр» Ольга Дзюбинская.
– Подруга! А у меня нет подруг!
– Конечно, – говорю я, глядя на Тоньку, – вы и сейчас одна, мы вам только кажемся.
И она начинает читать статью под названием «Андрей».
– Таня, – обращается ко мне Мария Владимировна, – купите мне, пожалуйста, книгу Вертинского, она только что вышла, сейчас везде продается.
Через несколько дней иду к Марье с двумя книгами Вертинского – купила себе и ей. Садимся и начинаем листать, она – свою книгу, я – свою.
– Какое хорошее издание, все его песни, – говорю я, продолжая листать. И вдруг, это невероятно, неправдоподобно! У меня из глаз брызжут слезы, долетая до кухни, и я кричу: – О-о-о-о-й! Ой, как он меня обманул!
– Да что вы, спятили? – спрашивает меня Марья.
– Здесь песня, которую Андрюша мне сочинил, лично мне. Ой, как он меня обманул, пел мне ее каждый день, всегда, а это песня Вертинского! А я-то убивалась, что я ее не записала и не могу вспомнить! А это – песня Вертинского! – сказала я и засмеялась.
Его задевало, что я сочиняю стихи, а он нет. Порылся, видно, в нотах у Менакера и тоже «сочинил». Три года как его нет, а он мне все приветы посылает.
– Какая страница? – спросила Марья.
– Триста пятнадцатая. Называется «Личная песенка».
Марья долго и внимательно изучала эту песню, потом искоса посмотрела на меня и уставилась вдаль через оконное стекло.
События продолжают сыпаться как из рога изобилия.
– Мария Владимировна, я еду в Египет! К брату! Это страна моей мечты!
– А что с квартирой? Юридически поменялись, а фактически сидите на узлах.
– Приеду, все утрясется в какую-нибудь сторону.