Андрей Миронов и Я

Из этого же слоя реакций на мою книгу – Александр Ушаков, одноклассник Андрея. После смерти Андрея был рядом с Марией Владимировной и знал, как она болезненно относится к театру Сатиры и ко многим его обитателям. И уже после выхода книги, в октябре, позвонил в издательство «Захаров», сказал, что он – работник мэрии, и попросил книгу «Андрей Миронов и я», пришел, взял экземпляр и только после этого, шипя, «выплюнул» директору такую фразу: «Большей мерзости я не читал! Я друг Андрея, и театр просил передать, что в суд они подавать не будут». Вот метаморфоза – он уже друг театра, о котором Мария Владимировна и слышать не хотела и, как известно, не упускала возможности в каждом интервью прокомментировать свои взаимоотношения с этим «гнездом».

Я понимаю, откуда такое родственное бешенство у людей этого поколения, у «друзей» Андрея. Им больно не жить во лжи, они на другую жизнь психически не способны. Это дети советской власти, и правда для них что-то вроде атомной бомбы, о чем интуитивно и написали все газеты по поводу книги «Андрей Миронов и я».

– Плучек вышел в театр! – кричат артисты. – Представляете! 10 лет не ходил ногами, а тут пришел сам своими ножками… и это после прочтения Танькиной книги. Невероятно! Великая сила искусства!

Андрюша, а ведь мы в последние годы жизни мамы были почти одни. Одно дело тот же Ушаков заезжал, привозил продукты, предоставлял для Марии Владимировны государственную машину – она ведь совсем не могла ходить, другое дело – находиться рядом со старым человеком из суток в сутки, оберегать ее – так много было хищников и врагов рядом – создавать духовными усилиями хорошую погоду – так как ее постоянно тянуло на грозы и бури. Я этим не кичусь, я сознательно шла на это испытание, ведь это твоя мама и она меня выбрала, я была ей необходима. Сколько плелось вокруг интриг – знаем только мы с ней. Нас жаждали поссорить. Причина банальна – захват после смерти какой-нибудь одной серебряной вилки или ложки. Вспоминаю, как Мария Владимировна мучилась перед тем, как переписать дачу на Машу.

– Продам дачу, – говорила она в сердцах, – и поедем с вами в круиз.

Ерничая и делая ударение на букве «у».

– Вокруг света.

Марии Владимировне помогала по хозяйству Лариса Петровна, маленькая женщина, которая в театре раньше работала костюмером, всегда меня поздравляла с праздниками, потом я ее крестила, она стала моей крестной дочкой, тут я ее и пристроила в дом к Марии Владимировне помогать по хозяйству. Марье она очень нравилась как тип, она ее постоянно показывала и смеялась. Однажды я прихожу и застаю такую сцену.

В глубине комнаты, у окна, стоит Мария Владимировна, как всегда в халате, рядом – Лариса Петровна с тряпкой, которой она вытирает пыль, они стоят носами друг к другу. Лариса Петровна, маленькая, хрупкая женщина, еще ниже своей хозяйки ростом, уставив круглые черные глаза на визави, страстно спрашивает:

– Как это вы хотите дачу продать? А у вас призыв крови есть? – делая ударение на «и», говорит Лариса Петровна.

– Нет у меня призыва, – отвечает Мария Владимировна бесстрастным низким голосом, повторяя за Ларисой Петровной именно «призыв».

– Нет, я вас спрашиваю, есть у вас призыв крови?

– Нет у меня никакого призыва!

– Как это? У меня трое внуков, у меня есть призыв крови.

– А у меня нет призыва!

Проходит две недели. Мария Владимировна в отчаянии:

– Таня, ваша Лариса Петровна меня бросила. Не приходит, не звонит, в доме не убрано, а я не знаю, что делать.

– А вы с ней не поссорились? – спрашиваю я, зная характер Марьи.

– Я-я-я? С чего я с ней должна ссориться? Звоню Ларисе Петровне.

– Как живете, как здоровье? Мария Владимировна жалуется, что вы не приходите…

И вдруг Лариса Петровна отвечает глубоко обиженным тоном:

– И не приду больше… никогда! Я ведь, Танечка, и денег совсем с нее не беру. Я ведь к ней прихожу только из-за любви и уважения… а она, когда я убираюсь… сама целый день не ест и мне не дает! А мне трудно, мне хоть чашку чаю с бутербродом… Ведь с утра до позднего вечера убираюсь.

– А что молчите, так и говорите – хочу чаю, есть хочу, устала. Вы ее плохо знаете, она это делает из озорства, а не из жадности, ей интересна ваша реакция.

– Танечка, ведь целый день не ест, чтоб мне не давать, проверяет, буду я просить или нет, а я не прошу, я боюсь ее.

Я кручусь волчком – домашний дипломат – и прямо заявляю Марии Владимировне:

– Говорила с Ларисой Петровной по телефону… и она мне сказала, почему она к вам не приходит.

– Почему? – всем телом вытянувшись ко мне, спрашивает Марья.

– Потому что, когда она у вас убирается, вы сами не едите и ей не даете… целый день. Так она сказала.

– Это неправда! – пошли грозовые раскаты. – Что она выдумала! – сверкают молнии.

Через три дня на дачу раздается звонок:

– Алло, Татьяна Николаевна, – произносит игриво Мария Владимировна, – угадайте, кто у меня сейчас дома?

Я держу паузу, делаю вид, что гадаю, и вдруг «догадываюсь»:

– Лариса Петровна!

– А что мы сейчас делаем? – хитро произносит она.

– Ну-у-у, Мария Владимировна… не знаю.