Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

Почти ничего нового не узнал Епифаний об Андрее ни в Никомидии, ни в Халкидоне, хотя на его расспросы о загадочном никомидийском монахе, который не так давно собирал в Никее сведения об апостоле, никомидийцы пожимали плечами, и только один пресвитер вспомнил такого, но, по его словам, тот был вовсе не из Никомидии, а из Халкидона. В Халкидоне же Епифанию сообщили, что был тот не халки-донянином, а прибыл к ним из Гераклеи Понтийской — через неё как раз и лежал путь их корабля, направлявшегося в Синопу. Из Синопы Епифаний и Иаков намеревались уже по суше добраться до далёкой Таврики и Скифии, где, по словам и никейцев, и никомидийцев, не было никаких иконоборцев и куда бежали из Константинополя многие монахи. Предшественник Епифания в составлении жития апостола Андрея (если он действительно составлял его житие), похоже, следовал его «Деяниям», но Епифаний-то знал, что Андрей путешествовал трижды и что двигался он в противоположную сторону.

Кроме того, в Халкидоне на Епифания было возложено важное послушание — передать в Херсон послание Феодора Студита сосланным туда православным епископам и разыскать брата умученного иконоборцами Фаддея Скифянина, который подвизался где-то в горах Таврики, среди полудиких готов, воинственных тавроскифов и зверообразных склавинов. Кажется, склавином был и сам Фаддей, да никто из студитов его о том никогда не расспрашивал: всем было достаточно, что он был примерным христианином, верным чадом Церкви и великим постником, сподобившимся ныне мученического венца.

— Вот она, столица мира, — воздел руки в сторону Константинополя Епифаний, когда на рассвете отчалили они с Иаковом из Халкидона. — Ты сейчас во власти тех, кто хуже язычников, хуже сарацин, о город великих церквей и божественных обителей, где на каждом углу творились чудеса и спасались славные подвижники! Близкий, но недоступный, тебя я, возможно, вижу последний раз в жизни…

Иаков, видя, что его наставник настроен на торжественное красноречие, начал было записывать за ним, но Епифаний остановил его:

— Не надо, брат Иаков. Записывай только то из услышанного и увиденного, что касается святого апостола Андрея. Запомни: для всех мы простые монахи и пишем его житие, собираем рассказы о нём, и нет у нас больше никаких записей, не везём мы никаких писем, не бывали мы никогда в Константинополе и не знаем отца нашего Феодора.

Босфор становился всё уже, затем снова расширялся, извиваясь между берегами гигантским изумрудным змием в пенистых чешуйках, а к полудню корабль Георгия вышел в коварные воды Понта, где власть василевсов не казалась уже столь незыблемой, — и прохладный ветерок с севера сразу дал знать об этом: в воздухе как будто запахло неведомыми степными травами и кострами варваров, на которых в огромных котлах булькала похлёбка из конины и человечины.

К рассвету следующего дня пришли к небольшому острову Дафнусия, лежащему неподалёку от вифинского берега. Заглядывал ли сюда апостол Андрей, известно не было, но Дафнусия лежит примерно на полпути от Халкидона до Гераклеи Понтийской, докуда Андрей добирался морем, так что вполне вероятно, что побывал он и на этом островке, отнюдь не забытом Богом, ибо в церкви Святых мучеников Аникиты и Фотия Никомидийских почивали и их мощи, и мощи святого Зотика.

Простояв в Дафнусии целые сутки и запасшись пресной водой, корабль со студийскими беглецами на борту выдвинулся в сторону Гераклеи, куда благодаря попутному ветру дошёл уже поздней ночью.

— Пиши, Иаков, — сказал Епифаний своему помощнику, как только их корабль встал в гавани. — После Халкидона было вот что: «Снова отправившись и плывя по Понтийскому морю, поднялся Андрей в Гераклею и наставил там некоторых». Вот всё, что мы знаем. Нам здесь пробыть ещё весь завтрашний день, и надо бы поклониться гробнице святого Феодора Тирона. Отсюда же родом святой Фока, покровитель терпящих бедствие моряков. Хорошо бы послушать и записать здесь рассказы о нём, а то его всё время путают с другим мучеником Фокой, епископом Синопским. Впрочем, может статься, что это тот же самый Фока…

Чудеснее всего была в Гераклее церковь Пресвятой Богородицы — не дело рук человеческих, но творение Господне, ибо располагалась она в просторных пещерах, которые язычники почитали некогда за врата Аида, которыми вошёл в него Геракл, но свет Христов преобразил их в храм Божий. Епифанию, когда посетил он эти пещеры, отрадно было думать, что именно апостол Андрей изгнал отсюда бесов, насельников ада преисподнего, и основал здесь церковь, но, увы, никаких преданий о том не сохранили ни старинные книги, ни местные жители. Не узнал от них ничего и тот неуловимый предшественник Епифания, который в Константинополе представлялся никейцем, в Никее — никомидийцем, в Никомидии — халкидонянином, в Халкидоне — гераклейцем, а в Гераклее назвался синопцем.