Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

Однако до Синопы оставалось сделать ещё несколько остановок: в Амастриде, где после Гераклеи также оказался апостол Андрей, но в те времена называлась она ещё Кромной, — в Амастриде поклонились студиты мощам святого мученика Иакинфа, срубившего священное древо местных язычников, теперь же на могиле мученика в день его памяти собирается чудесная пыль, которая исцеляет от многих болезней; в крохотном прибрежном городке Дарипии — там покоятся мощи святой мученицы Христины Лампсакийской, обезглавленной при императоре Декии.

В Дарипии, откуда по прямой через Понт идти до Таврики всего двое суток, располагался ромейский гарнизон, удерживавший с горем пополам сарацинский натиск с юго-востока. Зато несколько тяжёлых многовёсельных дромонов, оснащённых машинами с жидким огнём, чувствовали себя в дарипийской гавани в полной безопасности, поскольку в водах Понта им ничего не угрожало: сюда сарацины никак не могли провести свой флот, а захватить такие крупные верфи, как, например, в Синопе, им пока не удавалось, хотя Синопа также подвергалась постоянным набегам сарацинской конницы. Так вот, в Дарипии на борту корабля Георгия оказался ещё один монах, и очень странный монах — совершенно безбородый, хотя и в весьма почтенных летах, с неприятным писклявым голоском (что сразу выдавало в нём скопца), но самое удивительное — в сопровождении трёх чернокожих служанок, которые втащили вслед за ним несколько сундуков поклажи. Георгий оказывал ему невероятное почтение и начал было представлять его студитам:

— Знакомьтесь, отцы и братья, с ещё одним столичным монахом… — но тот перебил его, пропищав:

— Никита. Зовут меня Никита, по прозванию Мономах, а в монахах я Никифор. Но вы можете называть меня мирским именем, к монашескому я ещё не привык. Сам патриарх постригал меня! Шесть лет назад это было, вот я теперь и Никифор, в честь нашего патриарха… Многая лета патриарху нашему Никифору! — заверещал он. — Анафема ничтожному Феодоту! пьянице! трусу! жалкому заике!..

— Но ведь он совершенно пьян, — шепнул Епифаний Георгию. — С самого-то утра…

— С ним это случается, — ответил Георгий. — Зато брат Никита пострадал от иконоборческих гонений…

— О да! — пищал Никита. — Этот наш Лев… нет, этот паскудник наш Львёнок, он выставил меня вон из Константинополя. Да как он посмел?! Меня, который был стратигом целой Сицилии! Меня, который представлял саму царицу Ирину на Вселенском соборе! Вот увидите, несдобровать этому Львёночку, подавится он ещё своим иконоборчеством, как костью! — И тут он, не выдержав качки, повалился на палубу, но чёрные рабыни подхватили его, бросив сундуки, и унесли кричащего что-то вроде: «О девы мои просмолённые и прокопчённые! Я ещё постригу вас во образ ангельский! И станете вы, убелённые, снежноцветными невестами Христовыми…»

— Ничего, скоро придёт в себя, — утешал ошеломлённых студитов Георгий. — Он принадлежит к одному из богатейших родов в Пафлагонии, его племянники владеют в окрестностях Гераклеи и Дарипия обширнейшими поместьями. А в Синопе — он туда как раз и направляется — у Мономахов рудники красной охры, которую я потом повезу в Италию. В нашем торговом деле знакомство с таким человеком, как Никита, очень важно. Так что потерпим, братья, его чудачества… Выдвинемся сегодня на закате, а поутру, даст Бог, будем в Синопе.

Среди ночи, уже на пути в Синопу, Епифаний и Иаков были разбужены Никитой, который тихо растолкал их и жестом призвал к молчанию:

— Братья студиты! Тсс!.. Я знаю, что вы студиты и скрываете это. Но я вас не выдам. Я сам гоним, я сам в непрестанных бегах.

— Чего ж тебе нужно от нас? — недовольно спросил Епифаний.

— Поговорить с единомышленниками! Это же так важно для гонимого монаха.

— Боюсь, нам не о чем говорить. Я не разбираюсь в придворных интригах, в дорогих винах, в чернокожих рабынях…

— А в мощах? Ты же разбираешься хотя бы в мощах? Студиты знают в них толк.

Епифаний опешил. Ещё никогда ему не приходилось вести беседы о мощах с пьяными евнухами.

— О каких мощах ты говоришь?

— Вот, смотри, — радостно прощебетал Никита, вытащил из-за пазухи какой-то шёлковый свёрток и начал его разворачивать. — Здесь у меня левая пятка святого апостола Андрея.

Епифания и Иакова объял ужас.

— Как вы думаете, — невозмутимо продолжал Никита, — если я передам эту пятку епископу Синопы, благословит ли он меня построить там церковь во имя апостола Андрея? А главное — рукоположит ли он меня в пресвитеры?

С трудом удерживая себя от того, чтобы перейти на крик, Епифаний промолвил:

— Откуда же у тебя эти мощи? Ты… украл их?!

— Почему же сразу украл? Разве можно что-то украсть у проклятых иконоборцев? Я их просто взял. Можно сказать, спас, да.

— Откуда?! — воскликнул уже Иаков.

— Э, да вы, видать, какие-то ненастоящие студиты, коли не знаете, где хранятся мощи святого Андрея…

— Неужели из самой церкви Святых Апостолов? — спросил Епифаний.

Никита хихикнул:

— Значит, знаешь.