Андрей Платонов, Георгий Иванов и другие…

Л.А.: Даже когда оболгали – во всякой лжи есть доля правды. Армалинский часть документов сфантазировал, не хочу сказать сфальсифицировал…

Гузель (морща мозг): Поясните разницу.

Л.А.: Всё дело в установке. Он не скрывает, что фантазирует.

Гузель (пробует опустить испытуемого… ага, щассссс!): Отталкиваясь всё от того же Армалинского – вы вообще, видимо, склонны верить «сразу и безоговорочно»?

ЯД.(невозмутимо и разоружающе): Может, и сразу, но не безоговорочно. Иногда видишь, что врёт, но в том, как он врёт, сказывается правда состояния героя. Я тоже вру всё время. (Освальд Шпенглер с его знаменитым «поэти много лгут» перевернулся в гробу: «…что, и критики тоже?»)

Всё.

После такого ответа любой дурацкий опрос иссякает сам собою. Аннинский был редкий человек для разговора по существу, а Газель «Нагишева» (так её ласково Армалинский…) разговор-то и не завела. Да вы ж хоть попробуйте, ж!.. Неа, даже не попробовала.

Жаль.

А тут ещё… ой, не могу, ой не добегу!., во мне хохочет весь Беранже:

«Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

Двое из ларца, одноцитатные с лица: В. Шенталинский и Е. Рейн.

Шенталинский о Тайных Записках: «Не читал и не буду».

Рейн вообще непонятно читал ли…

Но оба слово в слово цитатуть/чут: «толпе, черни нравится порочить великого человека. Смотрите, он такой же гадкий, как и мы…» А почто ж гадкий-то, а? Почему гадок человек, обычный ли, великий, любящий женщину без купюр, любящий всю её плоть, все её органы, все её проявления, все её отправления. Грандиозная придумка (?) Армалинского – стремление Пушкина ходить вместе со своей Натали в туалет. Алчность к ароматам испражнений желанной женщины – окей, возможно и за гранью реальности, но не за гранью воображения Армалинского. Это манифест свободы страстных изъявлений, ибо только насилие конституирует если не естественный, то уголовный предел страстным желаниям. Всё остальное, обычен ты или велик, выбирай сам.

Ух, тыыы… даже скупость некоторых интеллектуальных «животных» в непомерный сей том встряла. Вот не прощает

Армалинский, не прощает и всё тут. Я даже сам в некоторой потере от такой злостной принципиальности. Ну не хошь – не дари, так нет, он их ещё и чистовобит показательно. А и то… может, как раз, прав? Так вставил Эткинду с Бобышевым… Просят, клянчат! Вообще, не пойму, из какого места вылазит у интеллигенции это парвенюшное неуважение к писателю и стремление разжиться его трудом «на шару»?

* * *

Теперь о том, чего надо. Чего Армалинский хочет и добивается с фанатизмом, это сломать пыточное кресло христианской морали, в которое человека усадили две тысячи лет назад, и с тех пор недреманно караулят, как бы он из кресла этого изуверского не встал. Видел я такое креслице железное, шипами утыканное, на выставочке весёлой у нас тут в Вероне. Называлась экспозиция так: STRUMENTI DELLA TORTURA (ПРИСПОСОБЛЕНИЯ ДЛЯ ПЫТОК). Жуткое, скажу я вам, дело, до чего додумались моралисты-торквема-доры, свято блюдя устав внутренней кораульной службы со всеми этими евангельскими вырви/глаз и отруби/руку.

Н-нда… дело Армлинского безнадежное, но достойно уважения. Его «Тайные Записки» – не просто фикция, не только фейк. Это мощный стоп-сигнал в «задницу» русской культуре, которая хоть и развязалась препаскуднейше, однако до сих пор с большою мерой ханжества культивирует в отношении своих святынь все возможные моральные табу и порицает в этой сфере любую нетривиальность. Великие?.. Они чисты! Ну, они ж великие! Именно для громкости «стоп-сигнала» Армалинский связал самую больную тему христианского человека с самой дорогой иконой русского мира. Причём, борьба Армалинского не за многополость, не за девиантные половые практики, а за самую что ни на есть прямую гетеросексуальную телесность в её свободе и полноте. Плотская страсть свята и всяко благословенна – таково мнение Армалинского. А христианский моральный террор стоит на максиме – плоть скверна, а страсти плоти низменны и подлежат если не искоренению (искорени… поди, попробуй!), то уж точно жесточайшему табуированию.

Армалинский боец… борец, как сам он выразился, за «светлое гетеросексуальное имя Пушкина», хотя что-либо кроме улыбки эта шутка вызовет только у клинического идиота. Армалинский – рыцарь одной мысли, солдат одной темы. Одной, да самой главной. Так и подмывает кинуть лермонтовское:

Я знал одной лишь думы власть,
Одну – но пламенную страсть…