Андрей Сахаров. Наука и свобода

Даже если в этих рассказах не все было иногда объективно, на первых порах главным было не это, а выход из того замкнутого мира, в котором я находился.

Он был настолько изолирован, что не заметил даже громкого дела двух писателей, арестованных в сентябре 1965-го и осужденных в феврале 1966-го за то, что опубликовали свои произведения за границей и не покаялись.

Во время суда над Синявским и Даниэлем я был еще очень «в стороне», практически я о нем не знал.

А ведь с этого дела начиналось диссидентство как общественное явление в СССР.[400]

Не знал Сахаров и о первой организованной акции этого движения — демонстрации на одной из центральных площадей Москвы у памятника Пушкину 5 декабря 1965-го в государственный праздник — День Конституции. То была молчаливая демонстрация с развернутыми в определенный момент лозунгами «Уважайте Конституцию» и «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем». Инициатором этого «безгласного митинга гласности» был математик А.С. Есенин-Вольпин, а жизнь добавила «где» и «когда» — у памятника Пушкину в День Конституции.[401]

Эти обстоятельства времени и места сыграли, видимо, свою роль, когда год спустя Сахаров вынул из своего почтового ящика анонимное приглашение принять участие во второй подобной демонстрации. Предлагалось 5 декабря 1966 года, в День Конституции, прийти к памятнику Пушкину «за пять-десять минут до 6 часов вечера и ровно в 6 часов снять, вместе с другими, шляпу в знак уважения к Конституции и стоять молча с непокрытой головой одну минуту».

Сахарову понравился этот замысел. Недаром он его поставил в ряд «многих других очень оригинальных и плодотворных идей» Есенина-Вольпина. Как будто речь идет о науке или технике. Но и вне науки-техники можно говорить о конструктивном соотношении цели и средств. Подчеркнуто конституционную, неагрессивную демонстрацию, освященную близким именем поэта, Сахаров вполне мог счесть «организационно-политическим творчеством народовластия», о котором упомянул эа несколько месяцев до того в футурологической статье.[402] И решил сам принять участие в таком творчестве. Впервые в жизни.

Около памятника [Пушкину] стояло кучкой несколько десятков человек, все они были мне незнакомы. Некоторые обменивались тихими репликами. В 6 примерно половина из них сняли шляпы, я тоже, и, как было условлено, молчали (как я потом понял, другая половина были сотрудники КГБ). Надев шляпы, люди еще долго не расходились. Я подошел к памятнику и громко прочитал надпись на одной из граней основания:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Потом я ушел одновременно с большинством.

Большинство это было из малого меньшинства столичной интеллигенции. Объединяло их стремление к гласности, к открытости общественной жизни, а проще говоря, к свободе. Через двадцать лет слово «гласность» станет политическим термином, в таком качестве войдет в иностранные языки, а на своей родине обозначит конец советского режима. Но участники молчаливых митингов у памятника Пушкину видели в гласности скорее средство улучшить советский социализм, а не свергнуть его.

Сахаров готов был улучшать социализм и в «разрешенной» общественной жизни. В начале 1967 года он включился в защиту озера Байкал от промышленного отравления. В комитет зашиты Байкала при ЦК комсомола входили видные ученые, писатели, инженеры. Свое участие в этом деле Сахаров считал безрезультатным, но очень важным для понимания взаимосвязи экологии и социального устройства общества. Он воочию увидел, что независимая экологическая экспертиза невозможна, когда у науки и промышленности один хозяин — правительство.