Андрей Смирнов

— Я вижу, что гордость — драгоценнейшее из твоих сокровищ. Отдай мне свою гордость,

отрекись от нее, стань униженным передо мною — и я оставлю Кадмона и уйду с тобой, и буду с

тобой столько, сколько ты пожелаешь.

Задрожал Кадмон, услышав это и с немой мольбой посмотрел на женщину, но та даже не

взглянула в его сторону.

Однако Каэрдин остался стоять, как и прежде.

— Каким образом ты ухитряешься сопротивляться мне? — Спросила тогда женщина.

— Госпожа, — с грустью ответил ей Каэрдин, — если я отрекусь от своей гордости, как ты

просишь, я не смогу любить тебя столь же сильно, как люблю сейчас.

— Что ж, — сказала она, — ты выбрал. — И положила руку на плечо Кадмона.

Каэрдин отвернулся и распахнул крылья, собираясь оставить их, но едва смог сдержать

мучительный крик — боль, которая притаилась до времени, теперь впилась ему в спину подобно

хищному зверю. Адамантовые крылья его сочились кровью и за время беседы успели сильно ею

пропитаться; когда же он резко раскрыл их, темные капли, подобные рубинам, полетели во все

стороны. Несколько капель попали на одежду Кадмона и его женщины, но они не заметили их,

завороженные   открывшимся   им   страшным   зрелищем.   Адамантовые   крылья   Каэрдина,   прежде

резавшие   сталь   и   камень   так   же   легко,   как   свет   или   ветер,   теперь   трепетали   от   малейшего

дуновения. Они словно истаяли, превратились в две тени, и было страшно смотреть, как из тени,

словно из живой раны, вытекает кровь и неспешно падает в траву.

Каэрдин опустил голову и некоторое время стоял так. Невеселы были его думы. Затем он

покинул это место, и ушел прочь по лесной дороге, а Кадмон и женщина предались любовным

утехам, потому что цена за это была уплачена.

Так   провели   они   под   сенью   деревьев   все   время   до   утра,   и   тогда   спросила   Соблазн

Дарующего Имена:

— Отчего ты оказался слабее его? Что помешало тебе одолеть его в поединке, ведь ты —

совершеннейшее творение богов и наилучшее оружие их?

Ответил Кадмон:

— Я повелеваю всем, что имеет имя, он же властен над силами, названия которых не могут

быть   ни   произнесены,   ни   использованы   как-либо,   и   над   существами,   у   которых   нет   имен.

Посредством имен я властвую над всем, что сотворено, он же причастен к силам, которым никогда

не найдется места в сущем, потому что в час затмения небесные светила взаимно уничтожают

друг друга, и это открывает дорогу для сил, не имеющих никакого отношения к тем, которые

известны нам.

—  Научи   меня   именам,   —  сказала   женщина.   —  Подари   мне   все   имена,   которые   тебе

известны.

И Кадмон не смог отказать ей в этой просьбе. Более года длилось ее обучение, и под конец

Дарующий   Имена   научил   ее   всему,   что   знал   сам   и   отдал   ей   все   волшебные   дары,   которыми

наделили его боги — а велико было число тех даров!

Спросила Кадмона женщина:

— Всем ли именам ты научил меня? Или ты сокрыл какое-нибудь из них?

— Все, что имею, я отдал тебе, — сказал ей Кадмон.

— Но в числе имен, которые ты перечислил, нет твоего подлинного имени. Назови его.

И снова Кадмон не смог противиться ее желанию, потому что величайшая любовь владела

им. Но когда он открыл последнее имя той женщине, спустилась тьма на землю, и разверзлась

земля, и воздух обратился в дым, а деревья и камни — в пламя. И вот, увидел Кадмон, что стоит

он в высоком зале, стены которого — дым и огонь, перед величественным троном, сложенным из

черепов и костей. На троне сидел человек с грубыми и хищными чертами лица, и в глазах его

светилась сильнейшая алчность. Не имел тот человек волос ни на голове, ни на теле, а кожа его

блестела, будто была обмазана жиром. Грубой мощью дышало все его тело, и никакой жалости не

было в его глазах, только злоба и жадность. Это был Баалхэаверд, Повелитель Рабов, один из

Владык Преисподней.

Женщина же, одежда которой сгорела в пламени, подошла к трону и встала справа от него,

и прильнула к плечу мужчины.

Сказал Баалхэаверд, обратившись к женщине:

—  Ты   —   совершенейшее   из   орудий   моих.   Вот,   ты   лишила   всякой   силы   избранника,

угрожавшего нам, и поссорила его с небожителями. Расскажи о своем происхождении.

Сказала женщина, посмотрев на Кадмона:

—  Меня   сотворили  двое   Обладающих  Силой,   Гасхааль,   Повелитель  Ворон  и  Эмерхад,

Господин Знаков и Символов. Первый научил меня Управлять, а второй — Знать. Не найдется

никого, кто, увидев меня, не стал бы моим рабом, и не полюбил бы меня более всего на свете, если

только он вообще способен любить хоть что-то.

—  Отчего же тогда, — спросил женщину Баалхэаверд. — Они сами не попались в твои

сети? Как они, сотворив тебя, смогли расстаться с тобой?

—  Душа   Гасхааля   давным-давно  мертва,   и  не   сердце   ведет  его,   но  воля,   сочетаемая   с

жадностью. Он не способен любить. Эмерхад же защищался от меня чарами, искажавшими то, что

он видел, и ни разу не взглянул на меня без посредства этих чар.

—  Отчего ты называешь ее своим орудием? — Спросил Кадмон Баалхэаверда. — Ведь

Эмерхад и Гасхааль привели ее ко мне, и никто, кроме меня, никогда не владел ею.