Андрей Смирнов

спешиться и вести лошадей в поводу — местность была очень неровная, вывороченные из стены, полураскрошенные блоки, образовывали внизу настоящие завалы. Время немного пригладило их,

114

принесенная ветром пыль и земля почти превратили груды каменного мусора в обыкновенные

холмы… здесь ничего не росло, и я знал, что и внутри крепости мы не увидим ничего живого.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы сумели провести лошадей через завал;

мне казалось, что мы ползли, как черепахи, а тварь, которую послали за нами, была уже совсем

близко. За стеной — руины, еще большие груды щебня, остатки соединенных между собой

строений, некогда представлявших различные сегменты огромного единого комплекса. Быстро

темнело — гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я не знал, что выпивало свет — существо, которое почти догнало нас, или сама аура этого мрачного места. Впереди и справа мы обнаружили

достаточно длинный ровный участок и снова забрались в седла.

Отец…

Сначала мне показалось, что я ослышался.

Отец… Отец…

Как тысячи шепотков, сливающихся в единый голос. Я почувствовал пробуждающийся

внутри ужас. Не тот, который затмевает разум — это был ясный, пронзительный, холодный страх, высвечивавший все в настоящем свете. Я понял: каким-то образом цитадель живет своей

собственной жизнью, у нее есть мысли — разорванные, бессвязные мысли умирающего,

застывшего на границе между жизнью и смертью. Страх вошел в мою грудь, как игла в тело

насекомого, пришпиливаемого к листу толстой бумаги; как насекомое, я бездумно боролся с ним, не понимая его природы, но зная — этот страх не мой; каким-то образом он стал моим, но

принадлежал не мне. Впрочем, возможно, «страхом» называла это моя человеческая природа, но

что такое было это ощущение само по себе, было неведомо мне так же, как насекомому неведом

смысл металлической иглы.

Жеребец Эдрика, Светляк, вот-вот был готов понести, только железная воля и мастерство

наездника заставляли его идти смирно. Ягодка доставляла мне меньше хлопот — заклятья

удерживали ее в моей власти лучше, чем поводья. Не смотря на борьбу со Светляком, Эдрик,

кажется, сумел каким-то образом понять, что со мной твориться что-то неладно; во всяком случае, во взгляде, брошенном в мою сторону, читался вопрос.

— Ты… ничего не чувствуешь? — Недоумения во взгляде прибавилось. Я заставил себя

продолжать. — Никаких… голосов?

Он покачал головой. Возможно, он воспринимал это иначе. Возможно, не воспринимал

вообще.

Отец…

Налетел ветер, он был густым и черным, как патока. Свет смешался с тенью, все

смазалось. Я услышал, как заржал Светляк — Эдрик все-таки не сумел удержать его. Потом я

увидел, как летят в воздухе гибкие, похожие на пиявок длиной в руку, тени. Они были живыми. И

голодными. И наше внутреннее тепло было их пищей.

Я поднял руку и произнес заклятье, но что-то разрушило его прежде, чем я успел

закончить. Все было так, как во время моего поединка с чародеем у брода, только теперь кто-то

более искусный, чем я, играл со мной. Так же, как я играл с ним. Ягода захрипела и стала падать

на бок. Я успел высвободить ногу из стремени — и только. Тело лошади придавило меня. Тени

скользили все ближе, в любую секунду та или другая могла войти в мое тело так же, как одна из

них вошла в Ягодку, и поглотить мою жизненную силу так же, как ее. Так же, как поступал я с

обыкновенными людьми во время своего долгого пути из Алмазных Княжеств…

Скрипя зубами от боли, пытаясь выбраться из-под лошадиного трупа, я случайно

посмотрел вверх — и увидел его. Он парил передо мной на расстоянии не более пятидесяти футов, похожий на черную звезду, от лучей которой истекали ветра, несущие в себе семена живых теней.

Его окружало подобие темного облака — странной, искажающей пространство, магической

сферы, в которой циркулировали ветра, прежде чем вырваться наружу. Я знал, что защищаться

бесполезно — кадёт неизмеримо превосходил меня и в силе, и в мастерстве заклинаний — но

предпринял еще одну попытку возвести между нами заслон. Ветра поглотили его еще до того, как

он был закончен.

Кадёт медленно приближался. Он излучал страх, но иной, чем тот, что я ощутил при

въезде в крепость. Дикий, звериный ужас, слабость, бессилие жертвы — все это, как мутная волна, захлестывало мое сознание. Как ни странно, единственным надежным островком в этом шквале

оставался тот, второй страх, ясный, как чистый ледяной свет. Я даже по-прежнему слышал

шепотки, хотя сейчас, казалось бы, наименее подходящее время, чтобы внимать им. Я не заметил, когда они изменили свое бормотание. Теперь они рассказывали про свою родительницу.

115

Мать… Мать с нами…

Кадёт навис надо мной. Я ощущал себя так, как будто меня вдавливал в землю

многотонный валун. Шэ, мое жизненное тело, было готово вот-вот лопнуть от одного его

присутствия, и скрепы Тэннака трещали по швам. Ему будет совсем нетрудно расправиться со

мной. Я и так уже почти мертв.

На несколько секунд он застыл. Ощущение присутствия стало невыносимым. А потом…

потом…

Это было похоже на стрелу света. Или молнию. Что-то стремительное, неуловимое для