Андрей Столяров

— Какой-какой? Вот такой!.. Четыре автобуса, человек двести мигрантов — все через нас!.. Через полчаса подойдет… Представляешь, какая тут образуется кутерьма?..

— С ума сошли!

— А я что говорю?..

Он безнадежно машет рукой, а потом добавляет, что у Мильштейна, кажется, сломан нос, а у Громельчука, врач сказал, два ребра. Нападавших было человек пять или шесть… Ногами, палками били… Ну — я этих чучмеков найду!.. Обсерватория вроде пострадала не сильно. В «башне», как вы это называете, ну где телескопы стоят, был пожар, плеснули бензином… Остальное — просто разгром…

— А что Карл Осипович здесь ночью делал?

— За дежурного, я ж тебе говорил… Гуманист хренов, отправил всех сотрудников отдыхать. В последние дни все вроде притихло…

— Притихло… Н-да…

Незаметно приблизившаяся журналистка трогает его за рукав:

— Ефим Петрович… Интервью… Буквально на пять минут…

Ефим отмахивается:

— Не сейчас!..

Они обходят обсерваторию. Внутри дымом пахнет заметно сильней, чем на улице. Сам воздух здесь плотный и душный, стиснутый парами воды. Шибает в нос от мокрой бумаги, от волокнистых плашек паркета в промоинах мелких луж, от чего-то еще, напоминающего о жженой резине. Поперек коридора лежат опрокинутые шкафы. Правда, масштабы погрома меньше, чем Ефим ожи­дал. Серьезно пострадала лишь «башня», где все че­тыре компьютера сброшены на пол, мониторы раздавлены, вырваны провода, от горелых столов вздымаются языки сажи вдоль стен. Да и то — винчестеры, скорее всего, удастся спасти. А вот копоть на механизме рефлектора — это, конечно, да… И особенно — вмятины и царапины, как будто по тубусу били железной кувалдой.

Что там осталось от оптики?

— Мы сделаны из пепла сгоревших звезд, — бормочет он.

— Что? — переспрашивает Бекасов.

— Это я так… Мысли вслух… — И отвечая на его вопросительный взгляд, Ефим поясняет: — Надо разбирать телескоп, смотреть, что там внутри…

— Ну теперь-то будет полегче, — замечает Бекасов. — Как только арконцы отчалят… Конечно, нам тут еще разгребать и разгребать, но это уже ничего, как-нибудь справимся…

Ефим останавливается, будто ударяясь о столб.

— Кто отчалит?

— Вы что, Ефим Петрович, не слышали? — От удивления Бекасов даже переходит на вы. — Арконцы приняли ультиматум этих… из Сомали. Было официальное сообщение. Через семьдесят два часа они, значит, тю-тю. Собственно, уже — через шестьдесят восемь часов… Теперь нам только бы сплавить этот конвой…

— Я — спал… — глухо отвечает Ефим.

Он поворачивается и выходит на улицу. После мокрой духоты помещения воздух снаружи холоден, сладок и свеж, как ключевая вода. От него слегка кружится голова. Тут же вспыхивает яркий, неестественный свет, и чей-то голос из его ослепительного нутра командует:

— Чуть-чуть левее!

Ефима аккуратно передвигают, и та самая журналистка подносит к его лицу микрофон:

— Итак, представитель арконской цивилизации объявил, что через сутки их звездолет уйдет с орбиты Земли. Галактические пришельцы нас покидают. Как вы прокомментируете это событие?

Ефим пару секунд смотрит в ее ожидающие глаза, а потом неожиданно для самого себя говорит:

— Что делает человек, когда принимает гостей? Он убирает квартиру, тщательно вытирает пыль, подметает, наводит порядок, готовит угощение, по-праздничному одевается. И, встречая гостей, старается, чтобы они чувствовали себя как дома… Ведь так?

— Так, — автоматически откликается журналистка.

— А что сделали мы, когда к нам в гости пришли арконцы? Вывернули на них весь мусор, всю грязь, выворотили наружу все мерзкие, отвратительные подробности нашего человеческого бытия. Затеяли жуткую семейную склоку, скандал, который перерос в мордобой, начали прямо у них на глазах лупить кого в глаз, кого в ухо… сопровождая все это криками, нецензурной руганью… И одновременно начали клянчить у гостей подарки: вроде бы они нам должны и то, и се, и пятое, и десятое… А когда оказалось, что подарков нет, или что они не те, которых мы ожидали, просто вытолкали гостей из дома: убирайтесь, вы нам тут ни к чему, не мешайте нам жить в нашем сумасшедшем свинарнике…

— Какой ужас! — восклицает журналистка. — Ефим Петрович, вы в самом деле так думаете?

В эмоциях она слегка переигрывает, но по восторженно расширившимся зрачкам чувствуется, что — довольна. Интервью получается шокирующее, скандальное. Может быть, его даже возьмут на какой-нибудь федеральный канал.

Она говорит:

— Но ведь и гости, арконцы то есть, не принесли нам ничего, кроме несчастий. У вас, например, дом сожгли, я вам сочувст­вую… А сегодня ночью произошло нападение на обсерваторию… И вот только что мы получили сообщение «Инопресс»: террорист — пока неизвестно, кто — захватил группу немецких туристов на вершине Эйфелевой башни. Это в Париже, — зачем-то добавляет она. — Тоже требует, чтобы арконцы ушли…

— Не арконцы сожгли мой дом, — говорит Ефим. — И не арконцы воюют сейчас на десятках фронтов в Африке, Азии и Европе. И не арконцы, как крысы, мечутся сейчас в лагерях возле Станций, ощерив зубы и загаживая все на километры вокруг… — Он, прерывая съемку, поднимает обе ладони. — Минуточку!.. Подождите!.. Что?