Андрей Столяров

Неподалеку опять громко хрустнуло. Кто-то выругался вполголоса. Из темноты, из деревьев выделились дядь Леша и Зиновий Васильевич, подошли к костру, и дядь Леша — Лизетта это отчетливо видела — воткнул в землю небольшую лопатку с короткой ручкой.

Оба вздохнули.

И одновременно она вдруг поняла, что исчез Чинок. Вон его одеяло в бурых кровяных пятнах, вон его куртка, тускло поблескивает заклепками, а самого Чинка нет. Нет его, как будто и не было никогда.

Что же это такое?

Чинок был ранен в живот. Или даже, может быть, не в живот, а чуть выше. Лизетта толком не разглядела. Дядь Леша одним движением разодрал на нем клетчатую рубашку, затем майку линялого, голубоватого цвета, как-то очень ловко выдернул нож — кошмарно широкий, с изо­гнутым острым кончиком, с него капала кровь — приложил к ране свернутое полотенце, сказал: «Зина, у меня там, в бар­дачке, такая коричневая коробочка»… — Из коробочки достал шприц, ампулу с зеленоватой жидкостью, отломил кончик, на­брал жидкость в шприц, воткнул его в руку — все это также быстро, четко, уверенно. Ощущался в его движе­ниях отработанный навык. Чинок застонал — хрипло, точно выпуская из себя жизнь, приоткрыл веки:

— Леха… Ты только это… Ты давай так, чтобы никто ничего…

— Да понял я, понял… — сказал дядь Леша. — Ты главное — лежи, не трепыхайся…

— В больницу его надо!.. Скорее!.. — сказала Лизетта.

Дядь Леша, словно вспомнив об остальных, вдруг поднял голову и гаркнул так, что зазвенело в ушах:

— А ну все отошли!.. Говорю: отошли, на хрен, отсюда!..

И прозвучало в его голосе нечто такое, что все сразу отпрянули шагов на пять.

Никогда Лизетта не слышала, чтобы дядь Леша так гаркал.

Они с Зиновием Васильевичем еще некоторое время копо­шились вокруг Чинка, что-то делали, неразборчиво переговариваясь, а потом дядь Леша сказал:

— Пока остаемся здесь… С ночевкой… Всем — ужинать и спать…

— И насколько это? — спросила Тетка.

— А насколько потребуется…

— Вот влипли, — уныло сказал Сынок.

Дядь Леша посмотрел на него снизу вверх:

— Отставить разговорчики! Исполнять!..

Лизетта никак не думала, что сумеет заснуть. Ее трясло, сердце стучало в груди, словно пытаясь проломиться наружу. Какой тут, к черту, может быть сон!.. Но лишь стоило ей улечься, прижавшись к Павлику для тепла, как она тут же с головой нырнула в омут темного забытья, где под сумрачным, неразборчивым небом взирал на нее выпученными по-рыбьи фарами сонм мерт­вых машин.

Хорошо еще, что это был только сон.

Она осторожно выскользнула из-под одеяла, сделала несколько легких шагов, стараясь, чтобы уж под ее ногами ничего не хрустнуло, и примостилась на короткой скамеечке, вытертой до белесости древесных волокон. Тут все было как-то очень хорошо оборудовано: кострище огорожено навалом камней, вокруг положены бревна, чтобы можно было сидеть. Вот даже небольшую скамеечку сколотили. Похоже, местные устра­ивали здесь пикники.

Мужчины посмотрели на нее, но ничего не сказали.

Тогда она рискнула спросить:

— Чинок?.. Да?..

— Он мне когда-то жизнь спас, — тихо сказал дядь Леша. — Рассказывать не буду, история, в общем, не для детей, но если бы не Чинок, я бы тут с вами сейчас не сидел. Давайте за него, что ли…

Он свернул укупорку на бутылке водки, налил в три стаканчика — себе и Зиновию Васильевичу наполовину, Лизетте, глянув на нее, чуть-чуть, на самое дно:

— Не чокаясь… Ну… Пусть отдыхает Чинок…

Водка противно защипала язык. Лизетта сморщилась и задышала, пытаясь прогнать резкий вкус. Всплыла откуда-то странная фраза: и как ее комсомольцы пьют? Где-то она ее от кого-то слышала.

Зиновий Васильевич усмехнулся:

— Не нравится? Ну и не привыкай. Неизвестно еще, будет ли водка там.

— Ну почему же, — рассудительно ответил дядь Леша. — Как же без нее, без нашенской, без родной. Вот увидишь, извернутся и там. Сначала, например, бражку поставят свекольную, затем — настоящий урожай соберут — из зерна будут гнать.Уж это-то у нас не задержится…

— Думаешь, арконцы не запретят?

— Ну запретят, так и что? Мало ли что нам запрещает российская власть.

В Лизетте вдруг прорезалась смелость:

— А почему его в больницу было не отвезти?

Дядь Леша от неожиданности покряхтел, побарабанил себя ладонями по коленям:

— Нельзя ему было в больницу… Ножевое ранение, врачи обязаны полицию известить. А с полицией ему связываться… — он покрутил головой. — Как тебе объяснить?.. Не с руки… Такой, в общем, это был человек…

— И нас заодно прихватили бы, — добавил Зиновий Васильевич. — Пока следователь приехал бы, пока выяснили бы обстоятельства дела… Может быть, и задержали бы этих парней по горячим следам. Тогда — опознание, значит. Подпиши протокол… Опять же — свидетельские показания… Сутки уж непременно пришлось бы там проторчать, ну а потом — развернули бы нас назад и — привет. Слы­шала президентский указ: «временно ограничить передвижение граждан»… Опять переверстали нас в крепостных…

— Ну ты уж не преувеличивай, — шевельнулся дядь Леша.

— А что? Разве не так?

Лизетта сказала:

— Зато Чинок, может быть, был бы жив!

Она не понимала, как это у нее сорвалось.

Голос звонко прозвучал в ночной тишине.