Андрей Столяров

Политическое землетрясение докатилось и до России, которую «долгоиграющий» президент страны, находясь, видимо, в эй­фории от стре­мительного роста цен на нефть, объявил «островом стабильности и благополучия». Точно взорванный этой неудачной метафорой, внезапно забурлил Красноярск. Многотысячная толпа заняла здание местной администрации, все чиновники были оттуда изгнаны, и тут же, на площади, избран был «народный губернатор и мэр», который под громовые аплодис­менты провозгласил, что теперь все средства, заработанные кра­ем и городом, будут оставаться исключительно здесь и пой­дут на улучшение жизни сельских жителей и горожан. «А Моск­ве — шиш!» — сложив из пальцев соответствующую фигуру, крикнул он… Мания региональной субсидиарности охватила страну. Через три дня «народные мэры» были избраны уже в двадцати восьми городах, а к концу недели число их достигло семидесяти шести. Впору было отмечать красными флажками на карте «триумфальное шествие народной власти». Полиция после первых двух-трех столкновений предпочитала сохранять по­литический нейтралитет (как сказал один из рядовых полицейских в интервью телевидению: «Нам же тут дальше жить»), а части Росгвардии были стянуты в столицы национальных республик и в крупнейшие мегаполисы, которые российская власть надеялась удержать. Судя по всему, в России начинал зарождаться очередной революционный шторм.

Подземные толчки следовали один за другим. Трескалась зем­ная кора, извергалась раскаленная магма. Дым и пепел пожаров затмевали тусклое небо. Все, что копилось десятилетиями и веками, теперь выплескивалось наружу. Никто не мог понять, как по­тушить этот жадный огонь. Аналитики и советники глав государств пребывали в растерянности. Управленческие элиты тонули в потоках невразумительных слов. Резолюции и ре­ше­ния, по­спешно принимаемые ООН, мгновенно сгорали, не остав­ляя по­сле себя никаких следов. В этой обста­новке на­растающего гео­политического кошмара мало кто обра­тил внима­ние на обмен предупредительными выстрелами аме­риканского и китайского крейсеров в Восточно-Китайском море недалеко от спорного архипелага Сенкаку (Дяоюйдао), за­кон­чившегося, впро­чем, ничем (крейсера разошлись), и уж точно не­замечен­ными проскочили в лентах новостей сообщения о столкновениях украинской армии (подвластной Киеву) с опол­ченцами «незави­си­мого госу­дарства Галичина» (подвластной Львову), лишь ук­ра­инский ми­нистр ино­странных дел (стрижка дворовым бобри­ком, нелепый мятый костюм), которому на оче­редной сессии Генассамблеи не предо­ставили микро­фон, встал у здания ООН в Нью-Йорке, дер­жа над головой плакат, призы­вающий «все мировое сообщество осу­дить агрес­сию России про­тив свободной и демократической Украины»…

33

Оказывается, ад выглядит так: овеществляется страшный сон. Насколько хватает глаз, раскинуто вокруг железное кладбище автомобилей. Их тысячи, может быть, десятки тысяч: лег­ковушки, грузовики, пикапчики, микроавтобусы, внедорожники. Упирается бам­пером в рытвину «волга» еще советского образца, пара, видимо, ар­мейских фургонов, прижавшись друг к другу, вздымают по­лукруглые ребра, с которых содран брезент. Валя­ются искореженные велосипеды. Проглядывает неподалеку даже желтое тулово «катерпиллера», придавленное металлическим су­ставом ковша. И между всем этим захоронением страстной тщеты, меж­ду останками суетливых надежд — пу­таница веревок, растоптанные, смешанные с землей джинсы, майки, рубашки, вскры­тые консерв­ные банки, пластико­вые бутылки из-под воды — на них оскаль­зывается нога, — кучи дерьма, ворохи грязных тряпок, от которых исходит запах, вы­ворачивающий внутренно­сти и душу… Уже брезжит рассвет, все видно вполне отчетливо. И единственное отличие от жутковатых ночных фантазмов — нет оглушительной людской пустоты. Напро­тив, во­круг — тоже ты­сячи, может быть, десятки тысяч людей, мечущихся в беспамят­стве, натыкающихся друг на друга. Они несутся сразу во все сто­роны, оступаются, падают, сшибают с ног тех, кто сла­бее, топчут лежащих, дико кричат. Крик вообще такой, что кажется, будто воздуха нет, вдыхаешь вместо него этот крик, и он запол­няет тебя, как вода в глубине, хлынувшая в рот, в ноздри, в уши…