Андрей Столяров

Стараясь не думать о запахе, доносящемся изнутри, она вскарабкивается на упор, соединяющий трейлер с машиной, по­том — на порожек дверей, зачем-то обитый войлоком, цепляется за ребро крыши, с трудом подтягива­ется. Левый локоть пронзает неожи­данной болью. Лизетта вскри­кивает, но все же кое-как вы­пол­зает наверх, осторожно приподнимается на четвереньки, на кор­точки, наконец выпрямляется. Она еще раньше обратила внима­ние, что безумный, панический вой, надрывающий уши, посте­пенно сти­ха­ет, слабнет, спадает, превращается в гомон, вол­на­ми перекатывающийся в отдалении, а теперь, с крыши трей­лера, заслоняясь ладонью от корочки солнца, высунувше­й­ся из-за ле­са, видит, что тол­па с кладбища автомобилей почти вся утяну­лась по направлению к Куполу. Это достаточно далеко от­сюда, тем очевидней ста­но­вится разница: здесь — скопище мертвых ма­шин с одино­кими, поте­рянными фигурами между ними, там — темный, будто сход селевого потока, колышущийся человече­ский студень. Она видит безнадежно увязший в нем желтый ав­тобус и завихрения, сжимающие его, как кольца удава. Все вы­глядит игрушечным, несерьез­ным из-за рассто­яния, однако по­нятно: и думать нечего, чтобы пробиться с Ма­шенькой сквозь это столпотворение. Для них серый купол Станции недостижим. Ну и бог с ним, значит, лететь на Терру ей не судьба, осваивать новые земли будут другие.

Она даже испытывает некоторое облегчение. Больше не на­до мучиться неуверенностью, все решилось само собой. Только бы знать еще, как там Павлик? Только бы он был жив, только бы уцелел. Бог с ней, с Террой! Ведь он же не улетит без нее?.. Ладно, не об этом сейчас надо думать. Лизетту будоражит странная, почти детская радость. Ей хочется немедленно позвонить Анжеле и изо всех сил закричать: «Мамочка, не беспокойся!.. Я остаюсь!.. Не волнуйся, пожалуйста, я здесь, я живая, я возвращаюсь домой!»… Правда, радоваться пока еще рано. Сперва им следует вы­браться из этого дурно пахнущего гадючника. Лизетта прикиды­вает, что тут можно было бы предпринять. Понятно, что через Бельск им с Машей идти нельзя, они попадут в ту же самую ополоумевшую от страха толпу, но вот если двинуться через ре­денький еловый лесок, вон туда, направо от трейлера, неда­леко, всего метров пятьсот, то можно выйти на проселочную дорогу, там вроде бы — никого, уже неплохо, а любая дорога в конце концов куда-нибудь приведет.

Значит, так и решим.

Она бережно съезжает по стенке трейлера. Локоть еще побаливает, но, кажется, ничего серьезного. В конце концов не на четвереньках же она поползет.

Машенька тут же требовательно спрашивает ее:

— Увидела маму?

— Мама твоя довольно далеко отсюда, — говорит Лизетта. — Придется долго идти. Ты готова? Как там твоя нога?

— Ножка больше не болит, — гордо отвечает Машенька. И берет ее за руку. — Ну!.. Пошли!..

Если честно, Лизетте не очень хочется покидать это безопасное место. Лучше бы тут отсидеться, чуток переждать, но неизвестно ведь, сколько придется пережидать. Быть может, несколько дней. А вода (уже хочется пить), а еда, а девочка эта? Вообще, что будет, когда разочарованная толпа хлынет назад?

Она строго глядит сверху вниз:

— Машенька, давай договоримся с тобой. Ты будешь меня слушаться, вести себя хорошо. Не капризничать, не хныкать, не уставать. Главное — не отходи от меня ни на шаг. Иначе мы заблудимся и маму твою не найдем. Ты поняла?

— Я очень послушная, — отвечает Маша. — Только давай уже будем идти…

Они боязливо протискиваются наружу. За какие-то считаные минуты совсем рассветает, воздух становится чуть белесым, прозрачным, как сильно разведенное молоко. Лизетта прикиды­вает, что им вроде направо, да-да, вон туда, где растоптанная до грязи тропинка выводит на окраину этой затхлой помойки. Они с Машей аккуратно перебираются по камням и ворохам ис­сохших ветвей. На них оглядываются: оказывается, что далеко не всех смыла паническая волна, довольно много людей пере­минается возле своих машин, не понимая, по-видимому, то ли бежать им, то ли оставаться на месте. Слава богу, страшилища в черном плаще, черной шляпе, черных очках, чего Лизетта втай­не боя­лась, средь них не видно, но уже через пару ми­нут разда­ются сзади торопливые, чавкающие шаги, их настигают несколько человек:

— Стой, девка!.. Стой, мать твою перемать!.. Стоять, кому говорят!..

Чуть не сшибая с ног, их перегоняют двое парней, проскакивают немного вперед, загораживают дорогу, и тут же протискиваются откуда-то еще двое, нет — трое, вместе с ними — Сынок: заплывший до щели глаз, разбитые, вспухшие губы, струйка крови сочится на подбородок.

Еще один парень звонко хлопает его по спине, пропихивая поближе:

— Эта, что ли?

— Эта, — подтверждает Сынок и обжигает Лизетту взглядом горячей ненависти. После чего всхлипывает. — Ребята, вы обещали меня отпустить…