Андрей Столяров

Я нажимаю кнопку вызова медсестры и давлю ее секунд десять, ожидая, что дверь вот-вот распахнется. В данном временном интервале — с девяти вечера до девяти утра — дежурит Сара, а уж она-то со своего поста не отлучается ни на мгновение. Это вам не Марьяша, которая выскакивает иногда поболтать с охран­никами, а потом хлопает кукольными ресницами и говорит, что «готовила физраствор». Но чтобы на месте не было Сары?.. И лишь когда чуть вздрагивает от неблизкого потрясения пол (а разбудил меня, по-видимому, предыдущий разрыв), я неожиданно соображаю, что если электричества нет, то Сара просто не слышит моего звонка. И, наверное, даже не так. Сара должна была появиться здесь, как только объявили тревогу. Кстати, вместе с двумя охранниками, дежурящими у входа. И вот жутковатый вопрос: где они все?

Волнение мое переходит в настоящую панику. Для очистки совести я некоторое время стучу в дверь кулаками, потом бью в ее полотнище ногой, что получается несколько хуже: глухие эти удары вряд ли кто-то расслышит, а затем приказываю себе успокоиться и конкретно подумать, как можно отсюда выбраться.

Собственно, вариантов немного. Окно здесь в принципе не открывается: зачем? — работает кондиционер (который сейчас, правда, молчит), а высадить стеклопласт и связывать веревки из простыней, чтобы спуститься вниз, меня как-то не вдохновляет. Зато я прикидываю, что если выкатить на середину палаты кровать, она на колесиках, и вдарить с разгону по двери, то петли ее могут не выдержать.

Сказано — сделано. Рывком я отделяю кровать от стены, задеваю тумбочку — грохоча валятся на пол бутылочки с питьевой водой «Аби-Дар», — разворачиваю ее, прицеливаюсь, разгон, к сожалению, невелик, но ударить не успеваю — дверь неожиданно распахивается сама и в проеме ее, подсвеченная блеском луны, возникает нелепая, вся в известковой пыли, страхолюдная, растопыренная фигура…

— Ага… Ты здесь… Хорошо…

Мы оба застываем от неожиданности.

И тут раздается еще один взрыв…

Насторожиться мне следовало уже при встрече. Еще когда в галерее, соединяющей Купол с Павильоном для переговоров (его, оказывается, за две недели успели восстановить), меня встретили трое в костюмах высокой защиты и механическим — через трансляцию — голосом предложили надеть на себя такое же облачение.

Парни из «сигуранцы».

Но сразу до меня не дошло.

И даже когда меня везли в джипе по тревожно пустынному Стриту — ни единого человека, только лица, прильнувшие изнутри к окнам по обеим его сторонам, — я еще ни о чем не догадывался, приветственно помахал им рукой: дескать, не волнуйтесь, ребята, со мной все в порядке. И поворот к медицинскому блоку меня нисколько не удивил: куда ж меня было направлять после Купола, если не на тщательный медосмотр. И лишь когда, уже стянув спецкостюм, сидя в страшноватом «зубоврачебном» крес­ле посередине лаборатории, я услышал от доктора Менгеле, что нахожусь в карантине, у меня неприятно дернулось сердце.

— Что вы имеете в виду, доктор? Какой карантин?..

И доктор Менгеле, между прочим защитный костюм не снявший, визгливо-радостно мне объяснил, что поскольку существует опасность заражения биосферы Земли вирусами и мик­робами, занесенными мною из Купола, то принято решение о полной биологической изоляции контактера, до тех пор пока специалисты не убедятся, что он никакой инфекционной опасности для человечества не представляет.

— Так что некоторое время будете находиться здесь.

И сквозь стекло шлема было заметно, как он растянул резиновую улыбку к ушам.

Все это, конечно, была полная чушь. Еще до того, как начались с арконцами первые «физические» контакты, Виллем, отвечая на аналогичный вопрос, подчеркнул, что и он сам, и все содержимое Купола полностью адаптировано к земной биосфере. Генетическое заражение Земли инопланетным материалом исключено, никаких медицинских мер по защите можно не принимать.

Собственно, это подтверждалось и самими переговорами: за три месяца, которые протекли с их начала, ни малейших намеков на «внеземные инфекции» обнаружено не было. Пробы воз­духа неизменно давали отрицательный результат. Члены экспертных групп подвергались регулярным осмотрам, ни один из них не выявил ничего подозрительного.

И, между прочим, сам доктор Менгеле уже через сутки защитный костюм с себя снял, торжественно объявив, что первичные анализы на чужеродные белки или гены оказались полностью отрицательными.

— Что, впрочем, ничего не значит, — по-мальчишески глуповато хихикнув, добавил он. — Могло иметь место внедрение чужеродных скриптов в ваш генотип или локальная трансформация нейронов головного мозга. Требуются очень объемные дополнительные исследования.

От радости он чуть ли не пританцовывал. И если перевести его слова на понятный язык, то означали они, что скоро меня отсюда не выпустят.

Окончательно я убедился в этом на следующий день, представ перед особой комиссией, которую сформировал ДЕКОН.