Андрогин

– Поверьте, сын мой, это только малая часть из того, на что способна эта женщина. Или лучше сказать: это адское чудовище в женском подобии. Что касается ее осведомленности в масонских делах, поверьте мне, она выше всего, что вы можете себе представить.

– Вы, отче, знаете о ней нечто такое, чего не знаю я?

– Да.

– Что именно?

– Сын мой, пока что я расскажу вам только то, что позволит вам более трезво взглянуть на пойманное вами чудовище. Констанца Тома, ведя переписку с другими масонскими логовами, подписывала письма псевдонимом «Эпонина». Вам это о чем-либо говорит?

– Если бы вы объяснили мне, отче, я был бы вам искренне благодарен.

– Это имя исторической личности, жившей во времена Веспасиана[94]. Так звали жену древнего галла Цивиллиса, которая вместе с ним – прошу заметить, на равных! – возглавляла кровавое восстание против римлян. Когда император придушил восстание, Эпонина вместе с мужем девять лет скрывались в пещере, до тех пор, пока этих супругов-инсургентов не нашли и не казнили. То, что эта женщина выбрала себе именно этот псевдоним, а не какой-нибудь другой, свидетельствует не только о ее полном осознании самой себя руководителем будущей революции, но и о готовности идти до конца, несмотря ни на какие потери и преграды.

– Я приму это к сведению. Спасибо, отче.

– Это только маленькая капля из обширного озера знаний, собранных и упорядоченных мною.

– Республика будет благодарна вам, отче, если вы поделитесь с нами своими уникальными знаниями, – Кондульмеро вложил в эти слова долю иронии, но такую крошечную, что только человек, прошедший иезуитскую дрессировку, смог бы ее ощутить.

– Думаю, здесь был бы уместен взаимовыгодный обмен. Я сообщу вам, кого вы на самом деле держите под крышей Дворца дожей, назову вам имена итальянцев, входящих в тайный ареопаг, управляющий всеми ложами, а вы, со своей стороны, назовете мне имя вашего конфидента в Триесте, благодаря которому вам удалось арестовать эту женщину. И еще одно, монсеньор инквизитор. После того как вы прекратите допрашивать Тома, вы не передадите ее комиссарам имперского суда, а отдадите чудовище мне. Может быть, на первый взгляд, такой обмен покажется вам неравноценным. Однако уверяю, сын мой, в итоге Республика не проиграет. А вам лично обещана благосклонная аудиенция у Святейшего Отца в Риме, папский орден и, в перспективе, епископский перстень.

– Кем обещано? – уточнил инквизитор, не сумевший скрыть заинтересованности. На скулах его упитанного лица проступили багровые пятна.

– Я здесь от имени секретаря Конгрегации кардинала Томмазо Руффо.

– Отче, покорнейше благодарю вас и Его Экселенцию за приятные обещания, но эта женщина – подданная императрицы Марии Терезии. Ко мне позавчера приходил австрийский посол с требованием немедленно передать Констанцу Тома представителям имперской власти. Он вел себя вызывающе, даже заставил меня оправдываться. До сих пор ситуация была контролируемой и Совет Десяти был на моей стороне. Однако если все требования будут озвучены Веной в форме официальной ноты протеста (а к этому, кажется, все идет), Республика не решится рисковать ни своим нейтралитетом, ни добрым соседством с империей. По моим данным, мужу Констанцы протежируют вице-канцлер граф Колоредо и князь Орсини. Эти министры имеют значительное влияние при венском дворе. Император Франц, кстати, также пользуется услугами банковского синдиката, в правление которого входит Генрих Тома. Я хочу подчеркнуть, отче: это совершенно секретная информация. Только из-за искреннего и глубокого уважения к вам, отче, я посвящаю вас в столь конфиденциальные вещи.

– Это пустая бюрократическая суета, – лицо аббата подернулось неким подобием ледяной улыбки. – Ведьмы и чернокнижники со времен святого Доминика находились и находятся под исключительной юрисдикцией церковного правосудия. Императрица – ревностная христианка и неизменно прислушивается к мнению Святого Престола. Мария Терезия не окажет противодействия в данном деле. Империей правит она, а не Франц и не Колоредо.

– Кажется, совсем недавно вы упоминали «недальновидных современных монархов»?

– Я не имел в виду теперешних Габсбургов.

«Он сделал ударение на слове «теперешних», – заметил инквизитор. – Ему где-то около шестидесяти, и он должен помнить войну тысяча семьсот восьмого года между императором Иосифом Габсбургом и папой Климентом Одиннадцатым. У этих черных ворон хорошая память. Но, прости меня, Господи, зачем она им, если они не умеют и не хотят учиться на собственных ошибках».

– Будем надеяться, отче, что вы правы. – Кондульмеро поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.

Он был реальным политиком, держал руку на пульсе континентальной дипломатии и понимал, что аббат отстал в своем видении европейских дел, как минимум, на четверть века.