Андроник I Комнин

1165 год был отмечен дальнейшими дипломатическими шагами императора Мануила I по отношению к русским княжествам, известным под общим названием Тавроскифия. Военные акции Стефана III против Византии принудили Мануила создать антивенгерский фронт. Он заручился поддержкой Венеции[575] и попытался при посредничестве специального посланника завоевать расположение русских князей. К сожалению, основные источники, которые могли бы служить основанием для понимания этой дипломатической миссии, крайне запутанны, что, на мой взгляд, следует приписывать не столько ошибке в точности данных у Киннама[576], сколько тому обстоятельству, что мы вынуждены иметь дело с эпитомой. Киннам был свидетелем описанных событий. Как секретарь Мануила он имел легкий доступ к дипломатическим документам, в то время как для более позднего автора эпитомы событий на Руси и имена князей были полностью непонятны.

Вскоре после возвращения Андроника от Ярослава Осмомысла Мануил направил посла в Киевское княжество и к другим князьям: «И Мануил, из рода Комнинов, направился к тавроскифскому народу, чтобы напомнить его правителю о договоре, который уже был заключен с императором и скреплен клятвой, и упрекнуть его за то, что он поддерживает дружбу с Ярославом, князем Галицким»[577]. Упомянутым здесь правителем был Ростислав, которому Ярослав помог в овладении киевским престолом. Ростислав вел самостоятельную политику вопреки интересам Византийской империи[578].

Зато чрезвычайно загадочной является фигура посла. Наверное, это был или император[579], как считал К. Грот[580], или какой-нибудь нигде не упомянутый двоюродный брат императора[581], которого мы вообще не знаем. Скорее всего, речь здесь идет о старшем сыне Андроника Мануиле, единственном члене императорского дома из более младшего поколения, носившем то же имя, что и император. В 1165 году ему было 20 лет, и он исключительно хорошо подходил для выполнения доверенной ему на Севере миссии[582]. Император, помирившийся со своим двоюродным братом, мог с успехом использовать в качестве дипломата его сына. Одно, между тем, неясно: как мог император поручить своему послу Мануилу упрекать Ростислава за его дружбу с Ярославом, если Ярослав кроме сердечного приема, оказанного им своему двоюродному брату Андронику, «совершил много других дел на пользу грекам»[583]? Возможно только одно заключение: миссия Мануила не должна была касаться пребывания Андроника в Галиции и не должна была пытаться нейтрализовать его влияние на Ярослава. Зато абсолютно точным следует считать то, что в качестве посла был направлен представитель императорского дома. Высокий ранг посла, с одной стороны, является убедительным свидетельством того, какое исключительное значение придавал Мануил этой миссии. С другой же стороны, этот жест говорит о силе русских княжеств и их самостоятельности по отношению к Византии.

Немного дальше эта эпитома вызывает еще большее смущение. Во второй раз Киннам говорит: «По этой причине Мануил направился к Примиславу, но также затем, чтобы ему получить для греков союзные войска»[584]. Потом этот посол направился к Ростиславу, правителю Тавроскифии, чтобы заключить военный союз[585]. Говорят, что миссия прошла благополучно (κατά σκόπον). Оба русских князя, польщенные столь высоким посольством, пообещали все, чего желал император. Потом Киннам переходит к галицийскому визиту. Мануил не забыл и Ярослава. Согласно эпитоме Киннама, Мануил будто бы расположил к себе Ярослава письмом следующего содержания: