Андропов

28 января 1983 года Андропов неожиданно появляется на московском станкостроительном заводе им. Серго Орджоникидзе. Без обязательной в таких случаях многочисленной свиты, без организации привычного торжественного митинга, он просто ходит по цехам, беседует с рабочими, а затем, во время перерыва, выступает с короткой речью /81/.

Первое явление Андропова народу призвано продемонстрировать деловитость и доступность нового Генсека, его умение говорить без дежурных фраз об успехах, без громких призывов к благодарности партии. Это — явление, выдержанное в лучших традициях коммунистического мифа, даже нескольких мифов одновременно: Андропов стремится проявить в общении с «простым народом» и «ленинскую доступность», и «сталинскую решительность», и «хрущевскую непосредственность», а заодно подчеркнуть и собственные добродетели — широту кругозора, глубину знаний. Он расспрашивает о текучести кадров, размерах зарплаты, условиях и характере труда, рентабельности предприятия, качестве продукции. И во всем проявляет обстоятельность и компетентность, — видимо, над вопросами Генсека кропотливо и основательно поработали многочисленные специалисты. Разумеется, ответы рабочих Андропову известны заранее — они призваны подтвердить важнейшие положения его докладов на Пленумах ЦК. Оно и не удивительно — ведь технология «собеседований» вождей с народом отработана и доведена в СССР до совершенства: тезисы вопросов и ответов трудящиеся получают от парткома, куда они спускаются из райкома, который сам получает их «свыше» — и так до личной канцелярии Генсека. Так что, в сущности, любой «диалог» Генсека с массами является фактически монологом.

Андропову тем не менее важно было посетить завод и пообщаться с рабочими, — это давало ему формальное основание при случае заявить: народ меня понимает и поддерживает. И хотя члены Политбюро не хуже самого Андропова осведомлены о рецептах изготовления такого «понимания» и «поддержки», дезавуировать Генсека они не посмеют: на этих рецептах держится вся советская система, а стало быть — их собственная власть.

Андропов получил все, что ему требовалось. «Труженики» образцово-показательного советского завода дружно, в один голос (голос парткома), заверили Генсека: «Пленум выразил и наши чувства и настроения. Мы ждали этих решений» /82/.

Эти слова были вложены парткомом в уста «рядового труженика», поэтому они нарочито незатейливы и прямолинейны. А вот выступление директора завода — уже развернутая иллюстрация к докладам Андропова: «После ноябрьского Пленума ЦК КПСС коллектив завода глубже взглянул на проблемы дисциплины… вышел с инициативой улучшить организацию труда… принял серьезные обязательства в социалистическом соревновании…» /83/. Разумеется, обо всем этом не раз говорилось и до «исторического» Пленума. И, конечно, ничего конкретного не будет сделано в этом направлении после него. Но одна из особенностей советского двоемыслия состоит в том, что отсчет времени в нем всякий раз начинается заново — с первого Пленума (а потом — и первого партийного съезда), проведенного «под руководством» нового Генсека. Другие страны и народы исчисляют свою историю «с сотворения мира», «с рождества Христова» и тому подобное; в СССР же к обычной «новой эре» обязательно добавляется еще одна точка отсчета: «после Великой Октябрьской социалистической революции», а эта эра, в свою очередь, распадается на периоды властвования очередных правителей. После смерти Ленина советским людям было предписано отмечать все их свершения, достижения, успехи и дерзания, начиная с январского (1924 года) Пленума ЦК; после смерти Сталина — с мартовского Пленума 1953 года (позднее — с XX съезда партии); после смещения Хрущева — с октябрьского Пленума 1964 года (потом его заменил XXIII съезд); а теперь, после Брежнева, директор завода начинает свою речь словами: «После ноябрьского Пленума».

Точно так же данью традиции и верностью жанру партийной риторики были «слова благодарности», с которыми Андропов обратился к сотрудникам завода: «Большое спасибо за теплую встречу. Я воспринимаю такое ваше отношение как аванс на будущее и постараюсь работать так, чтобы оправдать ваше доверие» /84/.

В действительности, конечно, подлинное и естественное отношение «трудящихся» к Генсеку на встрече не могло проявиться — встреча проходила по заранее составленному сценарию. Не было и «авансов доверия» — он выдавал себе сам. Поэтому пусты и заверения «оправдать» это доверие. На самом деле встреча преследовала иные цели: во-первых, завоевать расположение трудящихся, польстив им своими словами, а во-вторых, показать Политбюро, что рабочим «близки и понятны» его, Андропова, стремления. Именно для этого прозвучали в его речи слова: «Отрадно, что решения Пленума нашли живой отклик во всех трудовых коллективах по всей стране» /85/.