Анекдоты из пушкинских времен #2

Однажды на балу в Аничковом дворце, государь, завидев в толпе приглашенных до неприличия живое лицо княгини Мятлевой, подошел к ней и, чуть кокетничая, спросил, каковы у нее дела. Княгиня задумалась, опустив взор. Когда же собралась, наконец, ответить, — плечистая фигура государя была уже далеко. Этот случай совсем было закрепил за княгиней репутацию дуры. Но на следующем бале к ней подлетел поэт Пушкин, до того в наполеоновской позе мрачно стоявший у колонны, и, сверкая белками африканских глаз, спросил, какой княгиня предпочитает цвет. Она, улыбаясь, протянула поэту красную розу со своего корсажа. А тот мгновенно приладил цветок к петлице своего камерюнкерского мундира. Злая молва о глупости княгини несколько поутихла. Впрочем, от княгини ждали, чего угодно. В это самое время посетила она выставку вернувшегося из Италии живописца Андрея Попова. Один из его пейзажей поразил ее воображение. Она с удивлением смотрела, как остальные посетители равнодушно проходят мимо картины, которую она выделила из всех и сразу пожелала приобрести. Пейзаж напомнил ей места ее детства, проведенного в Малороссии, но так, как они являлись ей уже во сне, счастливо преображенные. Белые украинские хатки, извив реки, облака клочьями, и все это тонет в густом, влажном, постепенно синеющем воздухе. Муж с трудом ее от этого пейзажа оторвал. Дома она поняла, что просто не сможет без него жить. Не долго думая, княгиня написала художнику записку и попросила слугу ее отнести по адресу, который был ей, как и прочим почитателям таланта живописца, известен. В записке она писала, что очарована «Пейзажем с хатами» и хотела бы его купить за любую назначенную художником цену. Записку она подписала собственным именем, не имея обыкновения скрываться за псевдонимами.

Андрей Попов расположился на Невке в петербургской гостинице средней руки, так как роскоши не любил. Он был незаконнорожденным сыном крестьянки и аристократа, и это сделало его характер резким, желчным и исполненным презрения к тем, кто добивался почестей с помощью знатного рода, богатства и наследственных связей. Он всю жизнь пробивался сам и верил в свой дар, не смотря на то. что преподаватели в Академии всячески пытались его унизить, сломить «гордыню» и навязать шаблонные представления о красоте и искусстве.

Опыты жизни не прошли для него даром. Он наблюдал за людьми, как посетитель зверинца наблюдает за волком, зайцем или обезьяной, — с некоторым любопытством, но без участия. Женщин же вообще старался избегать, столкнувшись несколько раз с их хитростью и жадностью. Он требовал невозможного — абсолютной честности. Ни одна женщина этого вынести не могла.

Получив от слуги записку от неизвестной ему княгини Мятлевой, художник тут же намарал на клочке бумаги ответ. Он сожалеет, но сей холст не продается. Слуга вернулся к взволнованно ожидавшей ответа княгине и подал ей клочок желтоватой бумаги, исписанный резким, суровым почерком. Отказ художника княгиню не отрезвил. Она решилась поехать к нему сама и убедить продать картину, без которой не мыслила жизни.

Во всем черном, в шелковой кружевной накидке и вуали, наброшенной на лицо, она поехала в экипаже к гостинице, где остановился художник. Судьба ей благоприятствовала — он оказался дома. Старый слуга Степаныч, сопровождавший художника в Италию, сказал, что его спрашивает внизу какая-то дама, назвавшаяся княгиней Мятлевой.

— Не пускать!

Художник полулежал на кушетке в припадке меланхолии, часто на него накатывающей. Спутанные волосы, беспорядок в одежде, хриплый голос и воспаленный взгляд — все это было не для дам. Но княгине удалось уломать мягкосердечного Степаныча, который пропустил ее к своему хозяину. Тот не потрудился встать с кушетки, почти и не взглянул на княгиню, которая, в свою очередь, не приподняла вуали, из чего художник заключил, что она стара и безобразна.

— Не продаю! Я же вам уже написал!

Княгиня с жаром сказала, что в этом пейзаже увидела свое детство. Свои смутные сны о детстве, которые так трудно удержать в памяти. И пейзаж ей в этом помог. Волнуясь, она откинула вуаль. Художник приподнялся с кушетки и взглянул на говорящую. Два взгляда, мужской и женский, встретились. Княгиня увидела худое измученное, еще не старое лицо с печатью суровой избранности. Он углядел в ее облике спесивую и самонадеянную капризность, которая так всегда раздражала его в дамах высшего света. При том, что любовался он, как правило, только ими. Дело же имел с женщинами иных сословий.

— Не могу помочь!

— Не отказывайте, умоляю!

Он присел на кушетке, нашаривая босой ногой домашние туфли.

— Степаныч, принеси стул!

Но и без Степаныча он освободил стул от каких-то своих вещей и усадил княгиню.

— Не можете без нее жить?

— Не могу!

Художник подумал, что дама изволит играть словами. Ей хочется перед ним и перед собой покрасоваться. До живописи в высоком смысле ей дела нет.