Анфиса в Стране чудес

Анфиса вдруг почуяла, как не знающий покоя ветер кармы уподобил ее перышку, увлекаемому вихрем, и удивилась, не заметив ни Солнца, ни Луны, окунулась в естественный природный свет. Этот астральный свет рассеивался по эфиру, как сумеречное освещение: тогда Анфиса залетела на секундочку в телевизор, но так же быстро и вылетела, попав в 345-ю серию мексиканского сериала, где во время ее явления добропорядочная семья пила апельсиновый сок, а Анфиса возмущала спокойствие.

– Ходют тут всякие, – сказала донна Сальвара донну Сальвару.

– Это ничего, главное, чтобы наш сын стал настоящим человеком, – ответил дон Сальвар донне Сальваре, и та заткнулась.

Анфиса полетела дальше, но вдруг дорогу ей преградили белая, черная и красная пропасти. Она, почти уже потерявшая нюх на страх, испугалась: так глубоки и страшны они были, эти пропасти.

– О благороднорожденная, – раздался Голос из Подвала Вечности, – не пугайся. Это не есть пропасти, это есть лишь Гнев, Похоть и Невежество. Ты сейчас в Сидпа Бардо, откуда можешь опять завернуть в Сансару, а можешь и не завернуть. Решайся же! Молись своему сострадательному гуру, чтобы он не дал низвергнуться тебе в мир несчастий.

Анфиса прочитала «Отче наш», потом на всякий случай, ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, и потихонечку стала отбрасывать привязанности и желания; и даже на время забыла о Марсе.

– Даже если ты не страдаешь и не блаженствуешь, а испытываешь одно равнодушие, сосредоточься на Великом Символе; только не думай, что размышляешь.

Анфиса забыла, что это за «Великий Символ», но все-таки сосредоточилась, прогнав мысли о медитации. После этого она оказалась возле каких-то мостов, храмов и пагод, но у нее не было сил задерживаться на одном месте: Анфисе стало неспокойно, и она прошептала: «Что делать?»

Как только вопрос был задан, Авалокитешвара протянул ей томик Чернышевского.

– У вас плохое чувство юмора, – обиженно сказала Анфиса и отвернулась.

Авалокитешвара улыбнулся и, перебирая четки, улетел вместе с ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ и нудной прозой жизни.

Внезапно до Анфисы дошло, что ее счастье и горе зависят исключительно от мифической кармы и что сделать уже ничего нельзя кроме, разве, того, как не думать.

«Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь», – пропела нагло Анфиса и успокоилась, но неожиданно поймала себя на мысли, что снова хочет иметь человеческое тело и ради этого готова забыть даже самые прекрасные сутры. И, хотя Анфиса знала, что совершает, может быть, самую большую глупость, все же полетела на поиски собственного тела.

– Дура, – прошептала Анфиса – Анфисе, и прислушалась.

– Отринь свою жажду! Смири ум! – как-то очень уж издалека наставлял ее Голос, но Анфисе стало скучно, и она недовольно фыркнула, зная, что тело – духовное, и если даже кто-то решится его четвертовать, она все равно не умрет.

Вскоре Анфиса начала испытывать нечто похожее на маниакально-депрессивный психоз: мгновения небывалой радости сменялись глубочайшей печалью. Это было очень похоже на натяжение и ослабление древней катапульты, но Анфиса могла уже не привязываться к радости и не зацикливаться на печали, хотя с последней оказывалось сложнее всего.

– А как переводится моя любимая мантра, ты хоть знаешь? – откуда ни возьмись появившийся Авалокитешвара улыбался Анфисе.

– «Слава Драгоценности Лотоса!» – вздохнула Анфиса. Это что – экзамен?

– Нет, зачет.

– Ну и… у меня есть шансы?

Но вместо ответа Авалокитешвары материализовалась пара оборванных ламаистов и начала кричать слева и справа от ни живой, ни мертвой Анфисы:

– ОМ ВАГИ ШОРИ МУМ! ОМ ВАДЖРА ПАНИ ХУМ! ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ!

– Translate, please, – попросила их Анфиса. – Do you speak Eurоpe?

– Слава Владыке Речи! Слава Драгоценности Лотоса! – еще громче закричали ламаисты, а потом затихли и стали пить свой вонючий чай с маслом, даже не предложив тот Анфисе.

– Очень надо, – усмехнулась она и полетела налево, обретя знание прошлого, настоящего и будущего, а так же ощущение осознания своей беспредельности. – Как жаль, что это чувствуешь только в Бардо…

– О, благороднорожденная, слушай! Сейчас под влиянием Кармы твое тело желания примет цвет того мира, в котором тебе предстоит родиться. Тускло-белый – цвет мира дэвов, тускло-зеленый – мира асуров, тускло-желтый – из мира людей, тускло-голубой – из мира животных, тускло-красный – из мира «прет», а тускло-серый – из Ада. Наставление это особенно важно, Анфиса: какой бы свет тебе ни сиял, размышляй о нем сострадательно – это еще может предотвратить твое рождение. Это глубочайшее знание, воспользуйся же им, а то опять все сначала: ясли, алфавит, институт, очередной Небезызвестный… Погрузись в состояние Чистоты и Пустоты… – но Анфиса уже не слушала, так и не доборов остаток привязанности:

«Небезызвестный…» – сдержанно-скромно улыбнулась она и, подобно красивому ночному насекомому, устремилась к желтому цвету, который показался ей неожиданно ярким, а вовсе не тусклым, как увещевал Голос.

Я словно бабочка к огню
Стремилась так неодолимо… –