Ангары

Беги моя строчка, мой пёс, – лови! – и возвращайся к ноге
с веткой в сходящихся челюстях, и снова служи дуге, —

улетает посылка глазу на радость, а мышцам твоим на работу,

море беру и метаю – куда? – и море приспосабливается к полёту,

уменьшаясь, как тень от очков в жгучий день, когда их на пробу

приближают к лицу, и твердея, как эта же тень, только чтобы

лечь меж бумагой и шрифтом и волниться во рту языком; наконец,

вспышка! – и расширяется прежнее море, но за срезом страниц.

Буквы, вы – армия, ослепшая вдруг и бредущая краем времён,

мы вас видим вплотную – рис ресниц, и сверху – риски колонн, —

брошена техника, люди, как на кукане, связаны температурой тел,

но очнутся войска, доберись хоть один до двенадцатислойных стен

Идеального Города, и выспись на чистом, и стань – херувим,

новым зреньем обводит нас текст и от лиц наших неотделим.

Всё, что я вижу, вилку даёт от хрусталика – в сердце и мозг,

и, скрестившись на кончиках пальцев, ссыпается в лязг

машинописи; вот машинка – амфитеатр, спиной развёрнутый к хору,

лист идёт, как лавина бы – вспять! – вбок – поправка – и в гору.

Выиграй, мой инструмент, кинь на пальцах – очко! – а под углом

иным – те же буквы летят, словно комья земли, и лепится холм,

чуть станина дрожит, и блестят рычажки в капельках масла,

а над ними – не раскрытые видом гребешки душистые смысла,

сам не лёгок я на подъём, больше сил против лени затрачу,

а в машинку заложены кипы полётов и способ движенья прыгучий!

Правь на юг, с изворотом, чтоб цокнули мы языком над Стокгольмом,

уцепившись за клавишу – Ъ – мы оставим первопрестольный

снег. Я обольщён жарой. Север спокоен, как на ботинке узел, —

там глубже он занят собой, чем резче ты дёрнешь морозный усик.

Не в благоденствии дело, но чтоб дух прокормить, соберём травы,

на хуторах плодоносных петляя в окрестностях тёплой Полтавы,

вот я, Господи, весь, вот мой пёс, он бежит моей властью

васильками – Велеса внук – и возвращается – Святой Власий.

1.1. Глава первая, в которой повествуется о происхождении оружия