Ангары

Еж извлекает из неба корень – тёмный пророк.
Тело Себастиана на себя взволок.

Еж прошёл через сито – так разобщена

его множественная спина.

Шикни на него – погаснет, будто проколот.

Из-под ног укатится – ожидай: за ворот.

Еж – слесарная штука, твистующий недотёп.

Урны на остановке, которые скрыл сугроб.

К женщинам иглы его тихи, как в коробке,

а мужчинам сонным вытаптывает подбородки.

Исчезновение ежа – сухой выхлоп.

Кто воскрес – отряхнись! – ты весь в иглах!

Из наблюдений за твоей семейной жизнью

Ты – мангуст в поединке с мужчинами, нервный мангуст.
И твоя феодальная ярость – взлохмаченный ток.
Смольным ядом твой глаз окрылённый густ.
Отдышись и сделай ещё глоток.

Игра не спасает, но смывает позор.

Ты любишь побоища и обморок обществ.
Там, где кровь популярна, зло таить не резон,
не сплетать же в психушке без зеркальца косы наощупь!

Твой адамоподобный, прости, обезьян, убежал на море,

говорят, оно может рассасывать желчь однолюбого мира.
Бульки в волнах, словно банки на сельском заборе, —
это девицы на шпильках рванули в гаремы Каира.

Мне непонятен твой выбор

Мне непонятен твой выбор.
Кого?
Ревнителя науки,
что отличает звон дерева от мухи
за счёт того, что выпал
снег?

Нет,

       здесь, я бы сказал, какая-нибудь тундра ада,
и блёклые провидцы с бесноватой
причёской, как у пьющих балетоманов,
тебя поймают в круг протянутых стаканов.

Здесь

       нет разницы в паденье самолёта, спички,
есть пустота, где люди не болят,
и тысячи сияльных умываний твой профиль по привычке
задерживает на себе, как слайд.

Ты можешь дуть в любую сторону и – в обе.

А время – только по нарошке.
Учебником ты чертишь пантеру на сугробе.
Такая же – спит на обложке.

Удоды и актрисы