Дик был одновременно с этими мыслями потрясён также тем, с какой силой Робинсон нанёс ему этот один-единственный удар. Удар, которого ему, Дику, хватило за глаза для того, чтобы надолго украсить собою не метеный с ужина пол. Значит, решил сержант, если у него не достанет сил встать самому, скоро в столовую в любом случае придут кухрабочие. Уборку-то им делать нужно, вон на столах сколько крошек и засохших круглых пятен от тарелок и стаканов! Понемногу восстановившееся зрение давало возможность не щуриться кротом беспрестанно от света и видеть всё, что происходит вокруг. Нужно предупредить персонал и Хору о том, что там по коридору бродит… Тут Дик округлил глаза, на миг представив себе, как же он преподнесёт капитану всю эту бредятину, которая, не исключено, ему просто привиделась. И вполне ведь может быть, что всего этого просто не было?! Брэндон растерялся. Но как же тогда объяснить то, что с ним случилось?! А объяснения давать придётся, это вам не дома, брякнуться гадко на улице. Не мог же он вот так просто упасть, ломая рёбра и повреждая сам себе, своим небольшим весом, внутренние органы просто о ровный пол! Ни перед ним, ни сзади, ни спереди него не было и в помине ни стульев, ни столов. Ни других опасных для здоровья предметов. Дик лежал недалеко, метрах в двух от распахнутой настежь двери, куда его, вероятно, и забросило ударом. До ближайшей мебели оставалось ещё метра четыре. Значит, это не сон и не бред. И если это был Джим, то откуда у него вдруг взялось столько силищи? Этот вопрос тоже вполне резонно задаст Хора, зная Робинсона как отъявленного слюнтяя и хлюпика. И тогда он, Дик, просто должен, обязан будет рассказать капитану от том, что Спящие… Стоп! Снова всё это выглядит полным идиотизмом! "Господи, ахинея получается. Но и всё же я это видел!" — Дик словно старался доказать самому себе состоятельность собственных доводов. В это время в коридоре раздались негромкие шаркающие шаги. Дик моментально сосредоточился, с усилием приподнял голову и прислушался. Так и есть, сюда идут для уборки! Кричать и звать не имеет смысла, всё равно через двадцать секунд сюда войдут. Да и при всём желании сержант не мог бы этого сделать. Даже собрать силы для вдоха, а потом ещё и резко вытолкнуть в крике воздух из лёгких — для него всё это было равносильно пытке. И всё равно, даже решись он на эту явную глупость, вместо крика вышло бы лишь жалкое хрипение. А потому Дик успокоился. Он обессилено уронил враз занывшую от приложенного усилия голову на пол, и расслабился. Его замутило и словно закачало на размашистых, расхлябанных качелях, — тело то взмывало вверх, то обрушивалось с неимоверным ускорением вниз, заставляя несущееся во весь опор сердце сжиматься в разогретый на солнце пластилиновый комочек.
Шаги приближались, и Дик, переборов накатывающую тошноту и слабость, повернул голову в сторону двери, ожидая узреть в проёме двух приветливых здоровяков из хозяйственной бригады. И он даже приготовился тоже слабо им улыбнуться в знак приветствия. Будь что будет, но он сразу потребует к себе капитана. Уж лучше пусть над ним немного посмеются-потешатся, а потом спишут на горячку после переломов и ушибов, чем оставить эту ситуацию совсем без внимания. Пусть потрясут Робинсона, пусть подымут его с кровати, покатают ватой по полу, поколотят башкою о спинку кровати. Пусть выкручивают ему пальцы и загоняют иглы под ногти! Да что угодно пусть делают, если он снова притворится бесчувственным. Лишь бы вытрясти, даже выбить, из него правду! Нет смысла миндальничать с ним, старательно делающим вид, будто находится в глубокой коме. Он и так мертвец, а мертвецу это сделать несравненно легче! Не нужно даже притворяться. В том, что Джим — Спящий, Дик более ни на секунду не сомневался. Уж слишком чётко он видел его лицо, глаза; слышал и помнил все его слова и голос…
Это не могло, ну не могло это быть иллюзией, плодом воспалённого воображения! К тому моменту Брэндон был абсолютно здоров и вменяем…
И когда неспешные и какие-то рваные шаги в коридоре, — словно человек нёс на себе что-то тяжёлое, — когда эти шаги поравнялись с откосом двери, он протянул руку в сторону входа, словно приветствуя почти вошедших в столовую солдат.