Ангел

— Не моя жизнь, идиот! А ценность того, что я принесу им в виде подарка. Думаю, этот дурак Сирвенг повесился бы, узнай, как повернулись описываемые им события! — Гомерический хохот был мне ответом. Он вдруг оборвался, и последовавшее за ним раздражённое бурчанье сквозь стиснутые зубы сказало мне о том, что доктор одной рукой держит автомат, а другой, при помощи этих самых зубов, пытается оторвать бинт или кусок ткани. Видимо, мы застали его в момент самоврачевания ран, и теперь он понемногу вернулся к прерванному было занятию.

— Вы ведь ранены, профессор… И истечёте кровью, оставаясь там ещё долгое время. А мы либо решимся на штурм, либо останемся здесь, сменяясь, до тех пор, пока вы не примёрзнете животом к своим родовым камням… — Отчего-то я до последнего надеялся на его благоразумие.

— Пш-шёл на хвен, ф-фабака! Я перефыву и тефбя, и всех твоих фваных роффтвенникоф. Фотите пфоуватьфа? — Сдавленное сопение, что слышно мне даже сюда, и облегчённый вздох с удовлетворённым матерком. Похоже, Роек наконец-то перевязался и освободил рот. — Прорваться, говорю, хотите? Валяйте! Патронов у меня на всех хватит. Хочешь взять камни? Так приди и возьми, раз ты такой умный! — Сухой и решительный щелчок нового магазина был как дополнительный аргумент его решимости. Я снова обернулся на уткнувшихся в снег людей. Встретился с их умоляющими глазами, в которых даже в темноте я видел неподдельное беспокойство за мою шкуру. Мне не нужны их смерти, и я не посмею поднять их навстречу пулям даже во имя такой цели. Потому как для смерти, как всегда, есть тот, кого она не знает…

— Я иду к Вам, Роек. Приготовьте мне полный расчёт…

— Ага, валяй, дурачок…, валяй, двигай! Милости прошу! — Было слышно, как он, видимо, удовлетворённый результатами перевязок, завозился на своём месте, изготовившись к прицельной стрельбе.

— Тонхов больше нет, профессор. И Вам не стоит рассчитывать ни на их помощь, ни на сделку. Я иду…

Несколько секунд немец озадаченно молчал, а потом, видимо осознав, что я сказал о тонхах, завизжал отчаянно и зло:

— Иди сюда, иди, сука! Я вырву тебе сердце! — Воздух прошила длинная очередь. Ещё одна. Сквозь их грохот слышалась отчаянная грязная ругань на чистейшем немецком. Похоже было, что с Францем случилась истерика. Я пожал плечами, — ещё бы, ведь надежды на помощь Сильных рухнули, и теперь ему придётся иметь дело с тем, кто…

— О, Господи, Аолитт… Вы безумец! — Воскликнувший это Яцек хлопнул себя по лбу, огорчённо покачивая головою. — Куда, куда Вас несёт?! Мы так торопимся? Что за срочность? Давайте подержим его на морозе, и когда ему надоест выпендриваться, мы…

— Не стреляйте и не высовывайтесь. — Я резко перебиваю его жаркую тираду и делаю первые шаги. Темнота впереди тут же снова взрывается суматохой выстрелов. Пока одиночных и довольно расчётливых. Идущих по диагонали, веером. Очевидно, Франц нас всё-таки видит. То ли у него ПНВ, то ли он всерьёз рассчитывает на свои навыки и умение стрелять на движение и звук. Что ж, он делает это не без оснований. Из семи его выстрелов в меня попадают два. Будь я несколько «другим», быть бы мне трупом. Попадание — оба в жизненно важные органы. В область сердца и в печень. Но вот про то, что меня не берут никакие "средства убийства", профессор стопроцентно не знает. Подозревает — возможно, но не уверен. А потому так же спокойно я продолжаю двигаться. От моих сопровождающих всё-таки не укрываются отзвуки тупых ударов пуль в тело, и со стороны сугробов раздаётся чей-то сдавленный вскрик. Кажется, это Яцек. Должно быть, он решил, что мне конец. Сзади меня слышится рычание, и без того раненый Яцек, с некоторым трудом выбираясь из глубоких сугробов, поднимает в атаку своих парней. Уже не видя меня в темноте и частом снегопаде, честный служака решает по-своему разрулить проблему. До цели мне остаётся не более тридцати шагов, и нет смысла в их неизбежной гибели. Роек не даст промаха, даже в такой темноте. В этом я убеждаюсь снова, когда вновь коротко и размеренно залаяло, заговорило его оружие, — тупоносые пули стучат в моё тело мёрзлыми горошинами, заставляя на миг задержать шаги. Во мне что-то не просыпается прежнего чудища, и мне начинает казаться, что я даже чувствую нечто, отдалённо напоминающее боль.

— Назад, Яцек! Назад! — Кричу запоздало, и тут же замечаю, как вскинув руки и неловко прогнувшись назад, летит в неприветливую снеговую перину его тело, перерезанное очередью. Слева от него парень хватается за низ живота и, согнувшись и выронив двустволку, утыкается головою в сугроб. Где и замирает в позе внутриутробного плода. Ударом пули Джи разворачивает на месте. Крутанувшись волчком, он кувырком летит в снег. Оттуда слышен его злобный и удивлённый мат. Похоже, Ковбою не верится, что его ранили.