Когда умолкли пулеметы, «шестерка» взревела, забуксовав, сорвалась с места и, визжа колесами, помчалась, но потом резко затормозила и коснулась носом асфальта. Из машины выскочил какой-то хер и швырнул в нашу сторону гранату, и в этот миг мне захотелось очутиться в гробу лежащего подо мной покойника. После взрыва «шестерка» умчалась обратно в
– Где Парпат, дайте мне его! Прием!
В ответ шипели помехи, и парень в ярости готов был проглотить всю радиостанцию вместе с причиндалами. Наконец шипение прервалось спокойным голосом Парпата:
– Кто ты и что тебе нужно?
Парень в сфере, услышав глас командира, осекся, даже стал заикаться, но, когда обрел дар речи, я поразился его голосу, до того он изменился. Мне даже показалось, что под толстенной каской прячется гейша, готовая исполнить любое желание своего господина:
– Алан Сократович, я просто хотел узнать, как вы добрались. Хи-хи…
– Все окей.
– А мы вот сидим на кладбище тише покойничков, уже и к дождю привыкли, можно сказать, породнились с ним. В нас стреляли грузины, хи-хи. Но мы и не подумали ответить, потому что помним и уважаем твои указания и не хотим тебя сердить…
– Вы, это самое, стойте. Передай всем: стоять и ждать.
– Ага понял! Спасибо, Алан, будем стоять тут, пока не оживут покойнички… Хи-хи…
Ребята, собравшиеся возле моей могильной плиты, внимательно слушали диалог. Парень в сфере, кончив говорить, зарыдал и убежал в темноту, а парни зашумели, будто хотели разбудить покойников. Все были возмущены словами командира, который велел ждать – только чего? Еще одной машины с ублюдками, которые чуть не перестреляли всех тут? И пошли разговоры: кто дал сукам наши координаты, если не сам Парпат? Точно он, потому что рация только у него и Таме. А так как Таме здесь, с нами, и не может говорить, нажрался колес, значит, крыса и есть сам Парпат! А один очень большой и здоровый стал орать: мол, ему теперь все ясно и как только он поймает Парпата, сжует засранца вместе с его белыми кожаными кроссовками.
– Он там шашлыки кушает, – продолжал этот орангутанг, – а мы тут пухнем от голода.
Я бормотал, что слова Парпата «стойте» надо понимать как «идти».
– Он же ясно сказал, что с вашей памятью? – говорил я.
Но меня никто не слушал, и так как слюна во рту стала еще более вязкой, я смолк и, высунув язык, подставил его под капли дождя.
– Ты думаешь, Парпат помнит о том, что сказал? – усмехнулся Беса. – Да он забыл про уговор, как только перешел мост.
Человек-орангутанг схватил рацию и стал вызывать командира, но как только услышал его голос, упал на колени перед радиостанцией, как будто говорил с самим Господом Богом:
– Алан Сократович, знал бы ты, как я уважаю тебя, ты не волнуйся за нас, хотя сверху льет дождь, а снизу мы подверглись яростному нападению вражеских солдат, но мы превратились в мертвецов, как ты велел, и это дурачье уехало ни с чем. Хи-хи…
– Я же сказал вам идти.
– То есть как это, идти не идти?
– Ты, мать твою, издеваешься, что ли, надо мной?
Человек-орангутанг упал лицом вниз, и все, подумав, что он в обмороке, стали пинать его, чтобы привести в чувство. Он снова поднес к губам рацию и слабым голосом произнес:
– Алан Сократович, мы не знаем, что делать, запутались совсем.
– Вашу тупую мать! Рашыт! («идите», осет.) Идите! Модит! («идите», груз.), Гооу! («идите», англ.)!
Зеленая «восьмерка»
Уау, Анна приехала, дошли наконец-то до Бога мои молитвы. Милая, как ты могла бросить на целых два года человека, безумно тебя любящего? Мне было известно, что ты в Москве, но где там искать тебя, город-то немаленький. Никто не знал твоего адреса, даже твой родственник Беса – или все-таки он был в курсе, где ты, но помалкивал. Хотя сейчас это уже не имеет никакого значения. Знаешь, я соблазнил твою рыжую подружку, напоил ее вином, но она не сдала тебя, просто вырубилась. Так что не верь ей, если она начнет рассказывать тебе про меня гадости. У нее, кстати, триппер, она и Бесу, твоего троюродного брата, заразила. А я каждый вечер приходил в парк, откуда виден твой дом, надеясь увидеть в окнах свет, и всякий раз натыкался взглядом на темные стекла с изображением убывающего или растущего месяца.
Я не мог оторвать взгляда от Анны, а она в невообразимо откровенных джинсовых шортах стояла на балконе и, облокотившись на перила, переговаривалась со своей рыжей подругой. Я подумал, что Анна, возможно, просто галлюцинация, у меня уже было такое, и решил проверить, реальная она или воображаемая.