Ангел беЗпечальный

Тут Борису Глебовичу показалось, что мысль его поднимается и охватывает всю землю, весь мир: «Силища-то какая в нас! Как же, наверное, они боятся, чтобы никто не узнал про то, не догадался! Но мы ведь узнали! И другие узнают! Тогда поберегись!»

— Борис Глебович, дорогой, уделите мне пару минут, — перед ним стоял отец Павсикакий и ласково заглядывал ему в глаза. — Простите, что думушку вашу глубокую прервал.

— Да нет, что вы, — Борис Глебович смутился, — я и вправду что-то задумался, мысли всякие одолели…

— Значит, существуете, раз мыслите, — улыбнулся в бороду отец Павсикакий, — давайте на улочке в уединении поговорим…

Они вышли во двор и медленным шагом двинулись вдоль стен Сената.

— Вы только продумайте, — задумчиво сказал отец Павсикакий, — ведь мы с вами по возрасту старше большей части человечества. Несколько миллиардов человек родилось уже после того, как мы выучились, первый раз влюбились, успели наделать множество ошибок, попробовали себя на том или ином поприще. Каждый из нас теперь на своем, Богом ему определенном месте. Взять, к примеру, вас. Многие родились уже после того, как вы остались ни с чем, в этой глуши, или же, наоборот, что-то приобрели в этих тихих приютах — не знаю, вам видней. Многие еще идут: кто-то в начале пути, кто-то — в середине, но кто-то — уже в конце… Быть может, это мы? Быть может, пора нам подумать о том, что за той дверью, которая теперь перед нами? Помните: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное… время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий…»[12] И наше время теперь — собирать камни и уклоняться от объятий. В этом нет ничего противоестественного — каждый подходит к такому рубежу. И нужно найти в себе мудрость и силу понять и принять это. «Собирать камни…» Но кто не собирает с Ним, тот расточает. «Кто не со Мною, тот против Меня»[13] — помните? Нам нужно думать об этом. С кем мы? Если со Христом, если верим в Него и Его Церковь, Православную Церковь, то должны прислушаться к тому, что говорит Церковь, и поступить так, как она учит. С кем мы?

— Я не против Него, — Борис Глебович ухватил взглядом твердый профиль отца Павсикакия, — и не держусь за свои мечты — слишком далеко они уводят. Но голос Ангела… вот что важно.

— Ангела? — переспросил священник и приостановился. — Вы слышали его голос? Тогда вам нетрудно будет подарить миллиардам остающихся их романтические настроения. Пусть они влюбляются, устраивают семейные очаги, рождают детей. Вас не должна пугать вечность — вы уже имеете знание о ней. Но только этого мало. Надо готовить себя к вечности, соединиться с ней уже при жизни — через Таинства. К этому я вас и призываю. Я, быть может, и не стал бы спешить, но Наум — не стану этого скрывать — просил меня не медлить. Я не смею не доверять ему. Так что — прошу вас.

— Что от меня требуется?

— Сегодня прочтете правило, Наум вам подскажет. Завтра утром — молитвы перед причащением, а потом — в храм. Исповедаетесь и, даст Бог, причаститесь. А далее — уж как Бог положит…

После ухода отца Павсикакия Борис Глебович, не замечая, что делает это, все бродил вокруг Сената. Вечность стыла в его венах, и он не узнавал никого из встречных, пока вдруг лоб в лоб не столкнулся с Порфирьевым. Сжатая в нем вечность шевельнулась, раздвинулась и охватила теперь их обоих.

— Послушай меня, Василий Григорьевич, — без всякого вступления попросил Борис Глебович: — женись на Зое Пантелеевне, люби ее и детей, как она тебя полюбила!

— Что? — опешил Порфирьев.

— Вы будете счастливы, — Борис Глебович коснулся его плеча, — поверь мне: вы будете счастливы.

Он тут же ушел, оставив Порфирьева в растерянности и недоумении. Теперь ему нужен был Наум, его совет и его добрая улыбка. Он нашел Наума в Сенате, почувствовал его призывный взгляд, по которому, как по лучику, тут же скользнула вечность и соединила их в одно целое. Он почти уже дошел, когда его вдруг окликнул Анисим Иванович… Первых его слов он не понял и, лишь когда услышал что-то знакомое, важное, но забытое, остановился.

— Повтори, — переспросил он, — чье имя ты назвал?

— Да я ж говорю тебе, — Анисим Иванович нетерпеливо, словно погоняя время, замахал рукой, — тот мужик в моем сне назвался Гоминоидовым, предлагал мне вступить в розенкрейцеры, денег предлагал. У него такой сундучище! Полный иностранной валюты…

— Гоминоидов?! — он схватил Анисима Ивановича за грудки и с силой тряхнул. — Гоминоидов? Так ты его назвал? Откуда ты его знаешь?

— Ты что? — Анисим Иванович рванулся, пытаясь высвободиться, но Борис Глебович уже отпустил сам.

— Ты не можешь его знать! — прошептал он тихо, почти неслышно.

Анисим Иванович, едва расслышав, так же тихо ответил:

— Я и не знаю, он мне просто приснился и именно такое имя назвал…

— Ты не верь ему! — Борис Глебович медленно из стороны в сторону покачал подбородком. — Никогда не верь ему. Только своему Ангелу…