Ангел беЗпечальный

Спать не хотелось. Мысли бежали, перебирая былое — давнее и ближнее,  карабкаясь вверх, пытаясь что-то увидеть-разглядеть там впереди. Но только что там разглядишь? Да и что там есть? Два месяца в стенах Сената… Всего два… Или уже? Или целая жизнь? Которая еще предстоит или уже прожита? Господи, как неуловимо время, как трудно его соотнести, соразмерить с ним же самим! Детство, юность, работа в колхозе, учеба в техникуме — их отсекла, оставила в прошлом армия. Каким же огромным это прошлое казалось прежде! Целая вечность! Не верилось, что ее однажды можно избыть. Но кончилось, как кончается все... Лишь пообвыкся он в зеленом мундире, помесил сапогами грязь на полигонах — и тут же все прошлое превратилось в краткий листок воспоминаний — конспект его прежней жизни: родился… рос… окончил… получил… Многоточия, сокращения, неразборчивые строки… Неужели на это потрачено столько лет? А дальше? Кировский завод, Сибирь, Дальний Восток — неужто и это имело место? И всё теперь, опять же, — лишь краткий конспект пережитого? А два последних месяца в Сенате — это главное, что было, есть и будет, — его настоящая жизнь?

Довольно! Борис Глебович запряг разбегающиеся мысли — эх, вы, кони, мои кони! — и двинул их туда, к истокам Сената. Два месяца…

* * *

Если точнее, то все началось ровно два месяца и восемь дней тому назад. Борис Глебович проснулся от грохота за стеной. За несколько мгновений до пробуждения ему привиделось, что он опять на затерянной в сибирских просторах стройплощадке. Брезентовая роба — его вторая кожа — заляпана раствором, зеленая каска обручем сжимает голову, а уши заложены от чудовищного грохота работающих копров. Сваи, как огромные железобетонные гвозди, протискиваются в грунт, словно пытаются спрятаться там от неумолимо настигающих их ударов молотов и вселенского грохота, который терзает и рвет барабанные перепонки. Терзает и рвет…

Борис Глебович сел на постели и с ненавистью посмотрел на стену. Там, в соседней квартире, подросток по имени Валек испытывал акустические возможности неделю назад приобретенного музыкального центра. Терпения видеть его выключенным ему хватало лишь с одиннадцати вечера до восьми утра, в остальное же время, когда был дома, он врубал тяжелый — как он сам это называл — «музон» на всю катушку… Да что там уши? Дрожали стены, с потолка сыпались известка и кусочки штукатурки. И что делать? Просить, умолять? Просил… У огромного, как каменный истукан с острова Пасхи, Валькиного папаши. Но истукан — он и есть истукан: безстрастно показал на часы — мол, имеем право, не ночью, чай, гремим. Просил и самого Валька, тот же лишь ехидно усмехнулся да, повернувшись, похлопал себя по тощему заду. Будь его воля, выпорол бы паршивца! Вот оно — младое племя! Борис Глебович звонил в милицию, но поддержки не нашел и там: что поделать — демократия…

Чувствуя себя разбитым, он поднялся, в раздражении отшвырнул ногой домашний тапок и побрел в ванную. После завтрака пошел выносить ведро и достал из почтового ящика безплатную рекламную газетенку «Рынок». Хотел было кинуть ее в угол, но отчего-то передумал, раскрыл и уселся в комнате за письменный стол читать. И сразу на первой полосе увидел это самое объявление, набранное крупным жирным шрифтом:

«Если вы немолоды и одиноки, если здоровье ваше оставляет желать лучшего, а средств на качественное лечение не хватает, если ваша скудная пенсия не способна обеспечить вам достойную жизнь, обращайтесь к нам!

И вы не будете более одиноки, стеснены в средствах. Лучшие медики обеспечат вам профессиональный уход и лечение, а ваш досуг будет интересен и разнообразен.

Приходите к нам, и все ваши невзгоды останутся в прошлом!

Благотворительный фонд «Счастливая старость» ждет вас!

Мы решим все ваши проблемы!

Звоните нам по телефону…»