Аббатство Мон-Сент-Одиль располагалось и правда в живописном месте – рядом были горы, лес и бурная река. Хотя мне пришло на ум, что удаленность обители более привлекла мою родню, чем красивые виды. Монастырь святой Одилии, где мне надлежало провести остаток жизни пользоваться хорошей славой в Эльзасе, почитанием, однако, конечно не мог сравниться по пожертвованиям например с монастырем Святой Женевьевы, возле столицы Франции. О том, как там тихо, мирно и будет мне прекрасно кузина Маргарита долго говорила, пока мы тряслись в экипаже. Я же не обращала внимание на ее слова, в начале, когда мы только начали наш путь, мне казалось, что сейчас прискачет граф со слугами, они повернут нас назад, по крайне мере он просто меня увезет с Мод или же дядя придет в себя, узнает о моей судьбе и потребует моего возврата. Но ничего не происходило. Никто нам не мешал мчаться по ухабам и рытвинам, навстречу моему монашескому будущему. С каждым днем я все более четко осознавала, что скоро конец и возврата уже не будет, так ощущается, когда летишь на лошади в сторону пропасти, ты ее видишь, понимаешь, что кончина близка, но как бы за уздечку ни дергал – коня не остановишь. Мои слезы уже не лились из глаз так часто, их просто уже практически не было, только сейчас я понимала, что граф пытался выразить некие чувства по отношению ко мне, его забота могла так же быть продиктована и эгоизмом и иными выражениями эмоций, но все же эта была забота, пусть подобие, но чувства сии были все направлены на мою защиту. Смотря на Маргариту я видела раздражение, высокомерие и полнейшие равнодушие к моему будущему. Если бы было возможно, то кузина наверное завела бы меня в лес, где оставила бы, привязав к ели. Вот только общество могло не понять таких родственных отношений, так что монастырь был прекрасной заменой. Мод подъезжая к месту назначения совсем расстроилась, она стала часто плакать, гладить меня по волосам и целовать локоны, осознавая, что через несколько дней они исчезнут, как и я . О да, я растворюсь в фимиаме ладана, но зато появиться новая сестра – печальная, убитая горем и предательством родных людей, которая возможно не проживет долго. И тем не менее , сквозь мои мрачные думы проходили, словно лучи слабого морозного Солнца воспоминания о графе де Ла Фер.
Его лицо, прикосновения, тот поцелуй, в ночи и под винными парами, то как он держал меня в своих руках – эти воспоминания тревожили мне душу более – ярко и болезненно они всплывали в моей голове. Болезненны они были от того, что мы разлучены навсегда, я не могла понять свои чувства к нему, мне было приятно его присутствие, его колкость, даже его причуды с веревкой или сцена в библиотеке казались мне просто странными приключениями, в то время, как постриг представлялся бездонной ямой, куда я должна добровольно прыгнуть. Однако, от долгих мыслей о нем, приходило странное состояние, которое заставляло мое сердце чаще биться, я шептала тогда молитву, ощущая потом не успокоение, а привкус обиды, что он возможно забыл уже меня или посчитал мое затворение в монастырь малозначимым для него делом.
На пятнадцатый день мы прибыли в гостиничный двор при святой обители , уставшие, а мы с Мод и с заплаканными лицами, мы заняли большую комнату, где было две узкие и жесткие кровати, моей служанке был предложен тюфяк возле камина. Мод не возмущалась и не жаловалась, она была готова поселиться в Эльзасе, лишь бы хоть изредка видеться со мной, о чем и поделилась, когда мы готовились ко сну.
- Но ты можешь и не найти хороший дом, люди здесь имеют другие обычаи, нравы, да и твой сын остался в моем поместье, – резонно заметила я. – К тому, же я сомневаюсь, чтобы тебя часто пускали на встречи со мной. Монахиням служанки не положены, они решат, что ты напоминаешь мне о прежней жизни, – грустно заметила я.
Всю ночь мы с Мод не сомкнули глаз. Слезы теперь катились по моим щекам, не переставая, я была бы рада и месье Филиппу, но никто не появлялся. На следующее утро у нас была назначена встреча с матерью-настоятельницей Аделиной, в ее кабинете также находилась еще одна женщина, которую представили, как сестру Доминику. Аббатиса была высокого роста, с резкими, но правильными чертами лица, серыми проницательными глазами, которые казалось выворачивали всю душу, узкими губами, римским профилем. Она напоминала мне каменную статую, но не мученицы, а богини Афины. После приветствия, представления, меня внимательно рассмотрели эти серые пронизывающие глаза. Я неосознанно поправила белый, новый воротничок на своем траурном платье.
- Так, значит, дочь моя, это и есть та молодая особа, которая желает возлюбить Христа? – голос матери настоятельницы был четкий, резкий, словно взмахи меча.
- Преподобная Мать, все верно, сия девица по решению нашей семьи должна быть отправлена в монастырь. Она сирота и ее кузен теперь ответственен за будущее Анны, учитывая сопутствующие обстоятельства мы решили, что только святые стены успокоят ее бедную душу и помогут ей, – любезно ответила кузина Маргарита.